– Внимание! – Сашка ставит свою банку на прилавок.
Я тоже на всякий случай ставлю банку.
…И мир стал поворачиваться ребром. Все окрестное – то есть не то чтобы совсем все, а принадлежащие этому варианту отличия: деревянные прилавки и навесы, киоски, утоптанная или замусоренная земля под ногами, часть людей, даже ясное небо над головой оказались будто нарисованными на бесконечной странице-гиперплоскости в книге бытия. Страница перевернулась, скрыв это, а вместо него вывернулось (как с другой стороны листа) иное: высокие арочные своды завершаются на высоте десяти метров стеклянным потолком с ромбической решеткой (за ним все-таки розовое утреннее небо); сходящиеся в перспективу бетонные прилавки с кафельной облицовкой, шпалеры продавцов в белых халатах за ними, кипением более изысканно, чем прежде, одетых покупателей; спиральные полоски подъемов без ступенек ведут на второй ярус. Много бетона и ни одного куриного вопля.
– Вот это да! – восхищенно поворачиваюсь к Люсе и Стрижевичу. – Другой метод?
– Кушай, кушай, – Сашка невозмутимо приканчивает ряженку, – деньги ж уплачены.
– Не уплачены ще, – холодно говорит молочница; она в белом, чистом и накрахмаленном халате, от этого выглядит еще дородней и аристократичней. – С вам три карбованци.
– Да вы что? – Я даже поперхнулся. – По рублю банка ряженки?!
– Плати, не жмись. Ты думаешь, кто оплачивает это храмовое великолепие, – Стриж обводит вокруг рукой, – папа римский?
Я расплачиваюсь. Мы направляемся к выходу. Великолепен переход по Пятому, их способ, но я все же огорчен. И тот рубль пропал. Век живи, век учись, освой хоть все измерения, а что при перемещениях по Пятому вперед деньги платить не следует, все равно не сообразишь.
Мы выходим на Предславинскую. Она сплошь заасфальтирована, многие дома на ней иные – новые, высокие. Балконы их вплоть до верхних этажей обрамляет тянущийся от земли дикий виноград.
3
Нуль-центр, из которого явились Люся и Стриж, отличался от нашего Нуль-варианта, как мощное радиотехническое НИИ от уголка радиолюбителя. Исследователи там освоили Пятое почти наравне с физическим пространством. Сегодняшний маршрут нас троих был рассчитан и спланирован, Сашка и Люся держали в уме все места наибольшей повторяемости – моей в основном, им, естественно надвариантным, любые были хороши – и подходящие для переброса моменты. (Именно поэтому Стриж так охотно и пошел на Васбазарчик, первое место нашей повторяемости.)
…Из патриотизма не могу не отметить, что Тюрин, наш Кадмий Кадмич, Циолковский Пятого измерения, развивал подобную идею: мол, и хорошо бы не ждать, сидя на месте, ПСВ, которая к тому же неизвестно куда ведет, а активно искать места нужных переходов. Чем большее пространство мы охватим поиском, тем больше таких точек – можно выбирать. Он даже обосновал эту идею расчетами. Но… и все. Для реализации ее требовались перво-наперво прогностические машины такой сложности и быстродействия, каких еще не было в природе. Да что говорить: один этот микроэлектронный звучащий жетон-параллелограмм заменял Стрижу и Люсе в n-мерной ориентации всю нашу пыточную систему с «мигалкой»-эмоциотроном, креслом и электродными тележками.
Впрочем, то, что места и моменты переходов для Люси и Сашки и меня-новичка повсеместно совпадали, определила не только техника, но и глубинная близость нас троих. Это я понял, не расспрашивая их. Я многое в этот день понял-вспомнил, не расспрашивая никого и ни о чем.
Мы блуждали по меняющемуся пятимерному городу, будто листали его страницы-варианты. Под лирический перезвон жетонов пространство поворачивалось к нам под новыми гранями: вместо пустыря – сквер, вместо оврага – канал с арочными мостами… Яснели лица встречных, стройнели, становились гармоничней их тела. И все это будто так и надо, можно даже не замедлять шаг при переходе. Впрочем, после пятого или шестого перезвона мы сели в стоявший на углу зеленый электромобиль с шашечками: Сашка за руль, мы с Люсей позади. Машина со слабым жужжанием помчала нас (без счетчика, отметил я с облегчением) к Соловецкой горке над рекой; там, я знал, находилась городская телестудия и ее стометровая антенная вышка.
Но когда мы прикатили туда, очередной перезвон все изменил: конструкцию вышки – она стала параболоидной, с лифтовой шахтой внутри, но без антенн наверху – и формы двухэтажного дома у ее подножия. Теперь это была, понял-вспомнил я, городская станция проката биокрыльев и стартовая вышка при ней; а телевидение идет по оптронным каналам и в антеннах не нуждается.
…Здравствуй, мой самый хороший вариант! Я и не чаял снова в тебя попасть.
Площадь вокруг вышки и станции полна движения: люди подходят и подъезжают, скрываются в здании, спешат сюда, как в электричку; они по-утреннему свежи и деловиты, и в лицах – такой дорогой, радующий душу отсвет больших пространств. И в воздухе над деревьями они же – парят, планируют, машут блестящими перепонками, удлиняющими руки и ноги, набирают скорость, улетают, уменьшаются до точки. Я смотрю, задрав голову.
– Пошли, не задерживайся, – берет меня за локоть Сашка. – Между прочим, здесь, как ты помнишь, ночью еще спят.
Мы входим в здание, берем со стеллажей биокрылья своих размеров, проверяем зарядку, помогаем друг другу надеть и застегнуть тяжи. Поднимаемся лифтом на самую верхнюю – для хороших размеров и далеких полетов – стартовую площадку.
Солнце и сегодня поднялось, будто расшвыряв огненным взрывом близкие облака; они, сизо-багровые, вздыбились у горизонта. Такую картину наблюдали мы с Ник-Ником с Ширминского бугра, идя в институт. И река внизу под нами так же извернулась широкой дымчато-алой лентой, отражая зарю. И низменные части города залиты, как и вчера, утренним туманом… Я здесь-сейчас – и в ином мире.
А вон за рекой – коттеджики поселка завода ЭОУ. Может быть, батя сидит на берегу, закинув удочки, на раскладном стульце, ежится от сырости, курит, ждет, когда поведет поплавок. Клев на уду, батя!
Даже облака первично незыблемы, надо же! А у нас – все меняется, мерцает. Честно говоря, мне не хочется покидать этот вариант: лучше бы я пошел или полетел сейчас в институт, где в сейфе моей лаборатории лежит тот стеклянный кусок с Меркурия, да потратил бы этот день – хоть один! – на проверку вчерашней догадки. Верна она или нет?
– Нечего, нечего, надвариантник, – говорит Сашка (и мысли угадывает, гляди-ка!), – без тебя проверят. Не отвлекайся, не нарушай график. Ну!..
Мы становимся на край площадки: Люся в середине. Стриж слева от нее, я справа, – раскидываем руки, напрягаем их. С шелестом разворачиваются, становятся упруго-послушными командным сокращениям моих мышц биокрылья. Вперед! Стремительное, со свистом ветра в ушах, падение-планирование. Крылья начинают загребать воздух. Горизонтальный полет, плавный подъем. Через две минуты дома, деревья, люди внизу – такие маленькие, что душа сладко замирает.
4
И так же как при недавнем перебросе в «прошлое» объединяющими впечатлениями были для меня нагоняи с мордобоем, так теперь переходы в «будущее» объединялись для меня впечатлением непрерывного полета: весь день мы только и переходили от одной его формы к другой. И как то «прошлое» не было прошлым, а лишь вариантами настоящего, так и вновь увиденное и понятое мною тоже существовало сейчас на планете Земля.
