Ускорение – не слишком сильное – вдавливает нас в сиденья. Небо впереди-вверху синеет, становится фиолетовым, почти черным, с обильными звездами. Ускорение слабеет… невесомость!
Вышли за атмосферу. Правая сторона капсулы темнеет, затягиваясь сама каким-то светофильтром, – иначе яростное косматое Солнце с той стороны слишком бы согрело нас. Солнце, чернота с обильными немерцающими звездами, а внизу океанская чаша с материками и облачными вихрями, окруженная радужными обводами атмосферы. «Красота-то какая!» – другого ничего и не скажешь. Нас несет на юго-запад и вверх: уменьшаются внизу учебниковые очертания Средиземного моря с «сапогом» Италии, слева уходит вдаль Красное море, впереди надвигается буро-лиловый с белыми пятнами облачных массивов Африканский материк, а за ним сизо-дымчатая равнина Атлантики. Ух, красотища!..
Новый перезвон жетонов, еще более высокий и долгий, свидетельствующий о большом сдвиге мира по Пятому измерению. И я вижу, как краса внизу изменяется:
– справа по курсу меняются приплющенные перспективой очертания Западной Европы: наращивается Франция за счет Бискайского залива и Ла-Манша, смыкаются между собой и с материком Британские острова;
– а впереди вместо серой глади Атлантического океана вырастает, приближается, распространяется на север и на юг желто-зелено-белый в разных местах, сверкающий, как новенький, яркостью красок материк. Это неожиданно, но я знаю – вспомнил: коралловый материк Атлантида. Он и есть новенький, двадцать лет, как вырастили по рассчитанному проекту из колоний быстрорастущих кораллов на основе Срединно-Атлантического подводного хребта: поэтому он и повторяет его S-образную форму.
Пролетая на тысячекилометровой высоте, мы видим в косых лучах солнца (здесь еще утро) отбрасывающий на запад тень водораздельный хребет и его отроги; они геометрически четки, наметанному глазу сразу видно, что сначала эти контуры были вычерчены на ватмане. По обе стороны от хребта стекают в ущельях между отрогами, собираются в древовидные рисунки (тоже излишне прямолинейные) новые, еще наполняющиеся водой реки. Материк только обживается, знаю я, но зато, в отличие от стихийно возникших, пригодных к жизни едва на двадцать процентов, обжит-то он будет на все сто.
Мы влетаем в ночь. Она покрывает Северную и Южную Америку, большую часть Тихого океана (хотя, я знаю, и в нем на базе бывших архипелагов возникли два новых материка: Меланезия и Гондвана). Внизу видны только скопления огней. Вверху их больше.
«Какие не те выборы и решения из тех же первоначальных колебаний сделали люди, – думаю я, откинувшись в кресле, – чтобы мир, относимый к далекому будущему (да и то – то ли он, то ли иной, то ли радиоактивное пепелище… кто знает!), мир, забывший о раздорах и войнах, объединивший усилия в исполнении глобальных проектов, вот он, внизу? И дело не в научных идеях, не в технических замыслах… без них не обходится, верно, но не они сдвигают мир по Пятому. Замыслы что – в основе атомной бомбы и атомной электростанции лежит одна научная идея. Мир сдвигают решения – и не немногих деятелей, правителей или ученых – всех. Когда начали люди этот сдвиг по Пятому: в прошлом веке? В Средневековье, которое благодаря иным выборам и решениям оказалось не мрачным, а сплошь Возрождением? В античные времена? В эпоху пирамид?.. (Кстати, вспомнил я, в этом мире нет пирамид, памятников фараоновой спеси и безысходного рабства. И не было.) Но ясно, что потребовались многомиллиардные массивы иных выборов и решений… тысячемиллиардные!
Сначала они возникали из тех же колебаний наших предков, от которых ответвился и мой мир, – но затем новые решения уже сами направляли развитие: создавали иную обстановку, задавали иные темы для колебаний и решений. Вплоть до коллективных „терзаний“: переход от космических ракет на электромагнитные катапульты – или нет? Создавать коралловые материки на Земле – или лучше заняться освоением иных планет?.. Мне бы их заботы!»
– Тебе бы!.. – укоризненно роняет Сашка. – Значит, все-таки отчуждаешься?
– А ты не подслушивай.
И снова звучит оттененный скрипками арфовый перезвон – в верхних, еще более высоких нотах гаммы. Изменился мир – или изменились мы? Я вижу внизу светлые, будто раскаленные контуры двух материков среди темноты океана; слева – знакомый, Австралия (он тускнеет вдаль, к югу), внизу и чуть вправо… ага, это и есть Меланезия, неправильный шестиугольник в приэкваториальных широтах. Он светится сильнее, особенно горные хребты, правильностью своей напоминающие крепостные стены… Это мы теперь видим инфракрасное излучение! Для проверки гляжу на Люсю, на Стрижа: светящиеся силуэты на фоне космоса и звезд.
– Это угадал. – Не то слышу, не то просто понимаю я мысль Сашки. – Ну-ка дальше?..
Испытывают мое воображение на готовность принять и понять новое, небывалое, вон что. Угадай-ка, угадай-ка – интересная игра!..
Долгий перезвон жетонов. Капсула (она изменилась, нет больше пульта и проводящих колец) замедляет полет и устремляется вниз. К жерлу приемной спирали. Нет вблизи такого жерла – оно бы сплошь обрисовалось сигнальными огнями, я знаю. Падаем? Похоже. Спутники безмолвствуют.
Восточный берег Меланезии стремительно разрастается, свечение его становится сложным, пестрым, подробным. Спокойно, Боб, спокойно, Кузя. Если это авария, стенки капсулы уже раскалились бы от трения об атмосферу. Значит?.. Ух, черт, сейчас врежемся! Нет… вошли в материк, в монолит планеты, как – даже не подберу сравнения… ну, вот будто мчишь сквозь сильный дождь с порывами ветра: приятного мало, но не смертельно. (А ведь приготовился.) Теперь даже и приятно стало (под дождем тоже так бывает), ибо – понял! В сущности, идет то же самое проникновение сквозь стену, которая в одних вариантах есть, а в других разобрана: возникновение и существование нашей планеты закономерно, но нахождение именно в этой части орбиты – случайность. Все точки орбиты для нее равновероятны. Капсула с нами сейчас движется надвариантно – а впечатление хлещущего в лицо дождя и есть мера вероятности существования Земли именно здесь-сейчас.
«Может, а!» – Мысль Стрижа адресована Люсе.
«Я и не сомневалась».
«Нет, а что же!..» – Это я сам.
Капсула вышла на поверхность – и исчезла под новый перезвон. Была ли она? Мы стоим на травянистом бугре, овеваемые теплым ветром. Впереди, за дальними холмами, заходит солнце. Вся местность здесь волнистая, с буераками и рощами, чем-то знакомая. Слева, на самой макушке бугра, не то мерцающая, не то пляшущая вышка из голубого металла. Да, именно пляшущая: она то складывается так, что площадка на острие оказывается на уровне травы, то, телескопически выдвигаясь, втыкается в небо с редкими плоскими облаками. И вышка, и облака эти с четкими, огненно подмалеванными низким солнцем краями… ба, вот мы где: на Соловецкой горке! Только теперь сюда не ведут асфальтовые аллеи, нет здания, да и вышка совсем не та. И главное – вокруг нет города.
Мы идем к вышке, лишь слегка приминая траву. Мы нагие – и это не конфузно; у мужчины с четким лицом и широко поставленными синими глазами только жетон-параллелограмм на левом запястье; у женщины такой же скрепляет уложенные в кольцо волосы.
