Вернувшись домой, я долго рассматривал себя в зеркало: картина унылая… И разговаривать он ловок, куда мне до него.
Нет, Кравец Виктор ведет себя с Леной по-джентльменски. То ли прежние воспоминания действуют, то ли чувствует свои возможности по части покорения сердец, но внешне он к ней равнодушен. А если бы постарался – не видать мне Ленки.
…Когда мы с ним идем по Академгородку или по институтскому парку, встречные девушки, которые раньше еле кивали мне, громко и радостно здороваются:
– Здрасте, Валентин Васильевич! – а сами проникновенно косятся на незнакомого парня рядом со мной.
А как он ходит на лыжах! Вчера мы втроем отправились за город, так он и Лена оставили меня далеко позади. А как он танцевал на новогоднем балу!
Даже секретарша Ниночка, которая раньше и дорогу-то к флигелю не знала, теперь нет-нет да и занесет мне какую-нибудь бумагу из приемной.
– Здрасте, Валентин Васильевич! Здравствуйте, Витя… Ой, как у вас здесь интересно, одни трубки!
Словом, теперь я ежедневно наблюдаю не только себя, какой я есть, но и себя, каким я мог быть, если бы не… если бы не что? Не голодовки во время войны и после, не фамильное сходство с не весьма красивым – увы! – родителем („Весь в батю, мордастенький!“ – умилялись, бывало, родственники), не ухабы на жизненном пути, не столь нездоровый образ жизни: лаборатория, библиотека, комната, разговоры, размышления, миазмы реактивов – и никакой физической нагрузки. Право же, я не стремился стать некрасивым, толстым, сутулым тугодумом – так получилось.
По идее, я должен гордиться: переплюнул природу! Но что-то мешает… Все-таки эта идея ущербна. Допустим, мы доведем способ управляемого синтеза до кондиции. Будут получаться великолепные люди: сильные, красивые, одаренные, энергичные, знающие – ну, такие хозяева жизни с плаката „Вклад в сберкассе мы хранили – гарнитур себе купили!“. А те, с которых их будут воспроизводить, – выходит, черновики, набросанные жизнью? За что же их-то унижать? Хороша „награда за жизнь“: сожаление о своем несовершенстве, мысли, что никогда не станешь совершенным потому, что вместо налаженного производства тебя произвела на свет обыкновенная мама! Выходит, что наш способ синтеза человека все-таки противостоит людям? И не только скверным – всем, ибо каждый из нас в чем-нибудь несовершенен. Выходит, и хорошим, но обыкновенным (не искусственным) людям придется потесниться в жизни?
(Во! Вот такой ты, Кривошеин, и есть – толстошкурый… Пока самого за живое не возьмет, ничего не доходит. „Хоть кол на голове теши“, – как говаривал батя. Ну ладно: не важно, как дошло, – главное, что дошло.)
Есть над чем задуматься… Пожалуй, все человеческие изъяны имеют общую природу – это перегибы. Взять, например, хорошее, приятное в общежитии качество характера: простодушие. Оно заложено в нас с детства. Но не дотянула природа, подгадило воспитание, жизненная обстановка не так сложилась – и вместо простодушия получилась дремучая глупость. Вместо разумной осторожности таким же манером получается трусость, вместо необходимой в жизни уверенности в себе – ложная самоуверенность, вместо прямоты и здорового скептицизма – цинизм, вместо трезвой дерзости – наглость, беспробудное хамство, вместо ума – хитрость.
За многими словами прячем мы свое бессилие перед несовершенством людей: за шутливыми („медведь на ухо наступил“, „нянька уронила“), за наукообразными („анемия“, „деградация личности“, „комплекс неполноценности“), за житейскими („это ему не дано“, „этим он одарен“)… Раньше считали: „дар божий“, в наш материалистический век – „дар природный“, а в сущности, один черт, все равно человек не властен. У одних есть, у других нет.
А можно догадаться, почему „не дано“. В первобытной жизни и в прочих общественных формациях совершенство человека было не обязательно. Живешь, работать и размножаться можешь, ловчить умеешь – и ладно! Только сейчас, когда в наши представления вошла не утопическая, а конструктивная идея коммунизма, – вырабатываются настоящие требования к Человеку. Мы примеряем людей к этой прекрасной идее – и больно стало замечать то, на что раньше не обращали внимания…»
«8 января. Изложил свои мысли Кравцу.
– Хочешь применить способ синтеза к обычным людям? – сделал быстрый вывод смышленый дубль-3.
– Да. Но как? – Я поглядел на него с надеждой: а вдруг он и это знает?
Он понял мой взгляд и рассмеялся:
– Не забывай, что я – это ты. По уровню знаний, во всяком случае.
– Но может, ты лучше знаешь, что это за жидкость? – Я показал на бак. – Ведь ты вышел из нее, как… как Афродита из морской пены. Ее состав и прочее?
– В двух словах?
– Можно в трех.
– Пожалуйста. Эта жидкость – человек. Ее состав – состав человеческого тела. Кроме того, эта жидкость – квантово-молекулярная биохимическая вычислительная машина с самообучением и огромной памятью, в каждой молекуле жидкости есть некая своя информация… То есть, как ни верти, жидкость „машины-матки“ – это просто человек в жидкой фазе. Можешь делать из этого факта научные, практические и организационные выводы.
Чувствовалось, что новая проблема занимает его не столь живо, как меня. Я попытался подогреть его воображение.
– Витек, а что, если этот способ будет именно „то“? Ведь он для обычных людей, а не…
– Иди ты к…! – (Ай-ай, а еще искусственный человек!) – Я решительно отказываюсь рассматривать нашу работу с позиций „то – не то“ и приверженности к клятве, которую я не давал! В наше время надо спокойней относиться к клятвам! – (Ну, если это называется спокойное отношение…) – Ты хочешь применить открытие к преобразованию людей?
– В ангелов… – наподдал я еще.
– К чертям собачьим ангелов! Информационные преобразования „гомо сапиенс“ – и все! В таком академическом плане и давай рассматривать проблему!
Я впервые наблюдал, как он вышел из себя… в меня. Как ни старайся, а кривошеинская натура себя выказывает. Но главное: он завелся. Это самое необходимое, когда начинаешь новое исследование, – завестись, почувствовать злость к работе. В результате шестичасового разговора с перерывом на обед мы сделали четыре шага в осмыслении новой проблемы.
Шаг первый. Искусственные и естественные люди, судя по всему (ну, хотя бы по тому, что обычная пища не яд для дублей), биологически одинаковы. Следовательно, все, что делает „машина-матка“ с дублями, можно в принципе (если отвлечься от трудностей технической реализации, как пишут в статьях) распространить на обычных людей.
Шаг второй. „Машина-матка“ выполняет команды по преобразованию в баке без каких-либо механических приспособлений и контрольных устройств. Следовательно, сама жидкость есть и контрольно-управляющая схема, и исполнительный биохимический механизм; она осуществляет в баке, как сказали бы биологи, управляемый обмен веществ…»
– Ах, черти! – пробормотал аспирант и нервно закурил.
«…или точнее: преобразует внешнюю информацию в структурные записи в веществе – органические молекулы, клетки, тельца, ткани…
