– Так за что же «за»? – Онисимов вытер платком вспотевший лоб.
– Как за что? Чтобы включить тему в план, выделить ассигнования. Плановость – она, знаете, основа нашего общества.
– Понятно… Как вы думаете, Гарри Харитонович, что там у них случилось?
– Мм… так ведь это вам надо выяснить, уважаемый Матвей Аполлонович, откуда же мне знать – я ученый секретарь, мое дело бумажное. Работали они с зимы вдвоем с этим лаборантом, ему и знать. К тому же он очевидец.
– А вы знаете, что этот практикант-лаборант не тот, за кого он себя выдает? – строго спросил Онисимов. – Не Кравец он и не студент.
– Да-а-а?! То-то, я смотрю, вы его под стражу взяли! – У Хилобока округлились глаза. – Не-ет, откуда же мне знать, я, право… это наш отдел кадров просмотрел. А кто же он?
– Выясняем. Так, говорите, американцы подобными работами занимаются и интересуются?
– Да. Значит, вы думаете, что он?..
– Ну зачем так сразу? – усмехнулся Онисимов. – Я просто прикидываю возможные версии. – Он покосился на бумажку, где были записаны вопросы. – Скажите, Гарри Харитонович, вы не замечали за Кривошеиным отклонений со стороны психики?
Хилобок довольно улыбнулся:
– Вот я шел сюда, припоминал и колебался, знаете: говорить или нет? Может, мелочь, может, не стоит? Но раз вы сами спрашиваете… Бывали у него заскоки. Вот, помню, в июле прошлого года – я тогда как раз совмещал свою должность с заведованием лабораторией экспериментальных устройств – не могли долгое время подходящего специалиста найти, кандидата наук, вот я и совместил, чтобы штатная единица не пропадала напрасно, а то, знаете, могут снять должность, потом не добьешься, у нас ведь так. И значит, как раз незадолго перед этим приняла моя лаборатория заказ от Кривошеина на изготовление новой системы энцефалографических биопотенциальных датчиков – ну, вроде этой СЭД-один, «шапки Мономаха», что у вас на столе, только более сложная конструкция, чтобы перестраивать на различные назначения по кривошеинским схемам. Зачем они заказ от него приняли, вместо того чтобы наукой заниматься, ума не приложу…
От проникновения в научные дела нетренированный мозг Матвея Аполлоновича сковывала сонная одурь. Обычно он решительно пресекал любые отклонения от интересующей его конкретной темы, но сейчас – человек русской души – не мог побороть в себе почтения к науке, к ученым титулам, званиям и обстоятельствам. Почтение это жило в нем всегда, а с тех пор, как во время прошлого следствия в институте он познакомился с ведомостью зарплаты научных сотрудников, оно удвоилось. Вот и теперь Онисимов не отваживался стеснить вольный полет речи Гарри Харитоновича: как-никак перед ним сидел человек, который получает в два с лишним раза больше, чем он, капитан милиции Онисимов, – и на законном основании.
– И вот, можете себе представить, сижу я в лаборатории как-то, – распространялся далее Хилобок, – и приходит ко мне Валентин Васильевич – без халата, заметьте! У нас это не положено, специальный приказ был по институту, чтобы инженерный и научный состав ходил в белых халатах, а техники и лаборанты – в серых или синих, у нас ведь часто иностранные делегации бывают, иначе нельзя, но он всегда пренебрегал, и спрашивает меня этаким тоном: «Когда же вы выполните заказ на новую систему?» Ну, я спокойненько ему все объясняю: так, мол, и так, Валентин Васильевич, когда сможем, тогда и выполним, не так просто все сделать, что вы там нарисовали, монтаж соединений очень сложный получается, транзисторов много приходится отбраковывать… словом, объясняю, как полагается, чтобы человек в претензии не остался. А он свое: «Не можете выполнить в срок, не надо было и браться!» Я ему снова объясняю насчет сложности и что заказов накопилось в лаборатории много, а Кривошеин перебивает меня: «Если через две недели не будет выполнен заказ, я на вас докладную напишу, а работу передам школьникам в кружок любителей электроники! И быстрее сделают, и накладных расходов меньше будет!» Насчет накладных расходов это он камешек в мой огород бросает, он и раньше такие намеки высказывал, ну да что толку! И с тем хлопает дверью, уходит…
Следователь мерно кивал и стискивал челюсти, чтобы не выдать зевоту. Хилобок взволнованно журчал:
– А пять минут спустя – заметьте! – не более пяти минут прошло, я по телефону с мастерскими переговорить не успел – врывается снова Валентин Васильевич ко мне, уже в халате, успел где-то найти серый лаборантский, – и опять: «Гарри Харитонович, когда же наконец будет выполнен заказ на систему датчиков?» «Помилуйте, – говорю, – Валентин Васильевич, да ведь я вам все объяснил!» – и снова пытаюсь рассказать насчет транзисторов и монтажа. Он перебивает, как и в тот раз: «Не можете, так не нужно браться…» – и снова насчет докладной, школьников, накладных расходов… – Хилобок приблизил лицо к следователю. – Короче говоря, высказал все то же, что и пять минут назад, теми же словами! Можете себе представить?
– Любопытно, – кивнул следователь.
– И не один такой заскок у Кривошеина был. То воду забыл перекрыть на ночь, весь этаж под лабораторией затопил. То – дворник мне как-то жаловался – устроил в парке огромный костер из перфолент. Так что… – доцент значительно поджал полные красные губы, траурно оттененные усами, – всякое могло статься. А все почему? Выдвинуться хотел и работой себя перегружал сверх меры. Бывало, когда ни уходишь из института, а во флигеле у него все окна светятся. У нас в институте многие посмеивались. Кривошеин, мол, хочет сделать не диссертацию, а сразу открытие… Вот и дооткрывался, теперь поди разберись.
– Понятно. – Следователь снова скосил глаза на бумажку. – Вы упоминали, что у Кривошеина была близкая женщина. Вы ее знаете?
– Елену Ивановну Коломиец? А как же! Таких женщин, знаете, немного у нас в городе – оч-чень приметная, элегантная, милая, ну, словом, такая… – Гарри Харитонович восполнил невыразимое словами восхищение прелестями Елены Ивановны зигзагообразным движением рук. Карие глаза его заблестели. – Я всегда удивлялся, да и другие тоже: и что она в нем нашла? Ведь у Кривошеина – конечно, «де мортуис аут бене, аут нихиль», но что скрывать? – сами видели, какая внешность. И одеться он никогда не умел как следует, и прихрамывал… Приходила она к нему, наши дома в академгородке рядом, так что я видел. Но что-то последнее время я ее не замечал. Наверное, разошлись, как в море корабли, хе-хе! А вы думаете, она тоже причастна?
– Я пока ни на кого не думаю, Гарри Харитонович, я только выясняю. – Онисимов с облегчением поднялся. – Ну, благодарю вас. Надеюсь, мне не надо вас предупреждать о неразглашении, поскольку…
– Ну, разве я не понимаю! Не стоит благодарности, мой долг, так сказать, я всегда пожалуйста…
После ухода доцента Матвей Аполлонович подставил голову под вентилятор, несколько минут сидел без движений и без мыслей. В голове жужжанием мухи по стеклу отдавался голос Хилобока.
«Постой! – Следователь помотал головой, чтобы прийти в себя. – Но ведь он ничего не прояснил. Битый час разговаривали и все вроде бы о деле – и ни-че-го. Ф-фу… ученый секретарь, доцент, кандидат наук – неужели темнил? Ох, здесь что-то не то!»
