– Возьмите, бабушка, – раздалось над ее ухом – парень
протягивал ей десятку.
– Да пошел ты со своими деньгами! В смысле, пива лучше себе
купи, сынок, – посоветовала бабуся ошалевшему юноше и обратилась к продавщице:
– Слышь, Зинка, в оперном театре я работала. Ведущие партии исполняла.
– Ага, так я тебе и поверила, – в очередной раз заржала во
все горло Зинка, и тут смех ее стих, потому что Прокопьевна открыла рот и…
– Тра-та-та-та тарам-па-па-па. L’ amour est un oiseau
rebelle… – выдала она на чистом меццо-сопрано и не менее чистом французском
знаменитую хабанеру из оперы «Кармен».
Внутри табачного киоска послышался грохот, вероятно, Зинка
упала со стула. А прыщавый юноша выронил изо рта сигарету. Прокопьевна тем
временем, сорвав с головы платок и продолжая солировать, помчалась к дороге,
выбежала на середину проезжей части и, размахивая руками, попыталась остановить
несущийся на нее автотранспорт.
– Чума! – вылезла из окошка продавщица.
Парень молча вынул из пачки другую сигарету, сунул ее в рот
не той стороной, прикурил фильтр и усиленно пытался затянуться, пока странную
нищенку не увезла в неизвестном направлении попутка.
– Может, она объявление о шоу «Минута славы» в газете прочитала?
Вот и ломанулась? – выдал свою версию молодой человек.
– Я бы тоже ломанулась, будь у меня такой голос, –
поддержала его Зинка, опять скрылась в окне, и через секунду из киоска раздался
ее прокуренный басок, исполняющий романс «Вдоль по Питерской».
Ни она, ни юноша так и не узнали, какое событие стало
причиной необычного поведения попрошайки Прокопьевны (Нины Прокопьевны
Вишняковской) – бывшей оперной дивы, красавицы и умницы, чья успешная карьера
оборвалась сразу после финального аккорда в ее супружеской жизни с подпольным
миллионером господином Шалинским – гадом ползучим, уродом и мразью, от которого
она ушла на пятом году супружества, так и не добившись официального развода.
Шалинский на ее уход отреагировал подлой местью, ударив по самой болезненной
точке, – закрыл для Нины двери в оперу. Психушка помогла справиться с
потрясением, алкоголь стер тонкую черту, за которую нельзя переступить, и для
Нины Вишняковской открылась другая дверь – единственная, куда вход был
свободный. Впрочем, Нина Прокопьевна была счастлива, а сегодня почувствовала
себя счастливой вдвойне, потому что сволочь, которая сломала ей жизнь,
отправилась в ад. Это чудесное событие следовало немедленно отметить.
С празднованием пришлось повременить: вернувшись домой,
Вишняковская обнаружила в почтовом ящике конверт со штампом адвокатской конторы
«Туманов и партнеры». В письме говорилось о смерти Шалинского и предлагалось
сегодня, к шестнадцати часам, явиться в контору для уточнения некоторых
формальностей, связанных с завещанием.
Сменив рабочую униформу на подобающий ситуации строгий
черный костюм, лаковые туфли и шляпку с вуалью и потом умело замаскировав следы
старости, нищеты и недавнего запоя на лице, Вишняковская направила свои стопы в
Кривоколенный переулок. Душу ее терзали нехорошие предчувствия. Казалось
странным, что явиться надлежало в адвокатскую, а не в нотариальную контору –
Нина Прокопьевна чувствовала в этом какой-то подвох.
Предчувствия Вишняковскую не обманули, подвох обнаружился
сразу, как только она в сопровождении секретаря вошла в кабинет адвоката
Туманова.
– Нина Прокопьевна Вишняковская, вдова Шалинского, –
представилась она, заметив в кабинете молоденькую блондиночку, словно сошедшую
с обложки глянцевого журнала.
Жертва гламура, закинув ногу на ногу, сидела в кожаном
кресле, напротив стола адвоката, и смотрела на нее с нескрываемым презрением.
– Очень приятно, присаживайтесь, Нина Прокопьевна. Меня
зовут Дмитрий Евгеньевич Туманов, – привстал из-за стола привлекательный брюнет
с бородкой-эспаньолкой.
– Чего? Не поняла прико-о-ола? Какая еще такая вдова-а-а? –
протянула блондинка, сдув пухлыми губами прядку платиновых волос с загорелого
лба. – Я вдова Мурзика – Мадлен Иванова. По паспорту вообще-то Маша. А эта
тетка самозванка! Пусть убирается. И вообще, когда уже можно Мурзика забрать? И
завещание получить?
– Да нет же, я вдова! Шалинский не подавал на развод! Вот
мой паспорт и свидетельство о браке. – Нина Прокопьевна положила на стол
документы.
– Вы не волнуйтесь. Присаживайтесь, пожалуйста, – вежливо
предложил ей Туманов.
Нина Прокопьевна скромно присела на стульчик в углу комнаты
и метнула в блондинку полный негодования взгляд. Мадлен в ответ состроила такую
физиономию, что даже Туманов скривился.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась эффектная брюнетка
с каре. Одета она была в стиле декаданс: узкое черное платье с глубоким
декольте. Шею дамы украшало ярко-красное пушистое боа, в тон ему были подобраны
туфли, сумочка, лак и помада.
– Какое горе! Как, как это могло произойти?! Ужасная
трагедия! – всхлипнула она, манерно воздев глаза к потолку и приложив тыльную
сторону ладони ко лбу. Помедитировав секунду в «синематографической» позе, дама
отмерла и перешла на деловой тон: – Позвольте представиться – Ангелина Заречная
– вдова Эдуарда Шалинского!
– О, еще одна-а-а вдова-а-а нарисовалась! Я фигею, дорогая
редакция, – округлила глаза Мадлен, по паспорту Маша.
– Что такое? Как это – еще одна? – приподняла бровки
Ангелина.
– Все мы тут вдовы, – усмехнулась Нина Прокопьевна. – Причем
подозреваю, что все мы тут вдовы законные.
– Вы совершенно правы, Нина Прокопьевна. В какой-то мере так
оно и есть. Собственно, для этого я вас и пригласил, – снова встал со своего
места Туманов. – Сейчас все вам объясню, уважаемые дамы. Я адвокат Шалинского,
представляю его интересы и в курсе всех его дел. Поэтому…
– Ну, Мурзик! Ну, козе-ел! Мало того, что импотент, так еще
и многоженец! – перебила его Мадлен.
– Гнусный извращенец! – согласилась Ангелина. – Скотина
подлая! Тварь поганая!
– Подонок! Негодяй! Сукин сын! – подала голос Вишняковская.
– Дамы, прошу вас, успокойтесь! Мы сейчас во всем
разберемся! – попытался вмешаться Туманов, но на его робкую реплику никто не
обратил внимания – вдовушки настолько вошли в раж, с азартом поливая своего
покойного супруга, что остановиться уже не могли. – Может быть, кофе? –
предпринял он еще одну попытку, тоже безуспешною. И Туманов, у которого уши
свернулись в трубочку от изысканных нелитературных оборотов, притих, терпеливо
ожидая, когда грязевой словесный поток иссякнет. Да, Шалинский оказался прав,
подозревая, что одна из супружниц желает ему смерти, размышлял адвокат.
Ошибался он лишь в одном – смерти ему желали все три.
Наконец дамы выпустили пар и постепенно успокоились.
