Полуянов хохотнул, показывая, что оценил шутку, и предложил:
– А давай устроим… этот… как его звать по-русски… В общем,
«брейн-сторм».
– Мозговой штурм?
– Во-во. Принимаются любые идеи, даже самые фантастические.
И критиковать их запрещено.
Тане предложение спутника понравилось.
– О’кей. Начали?
– Насколько я понимаю, – глубокомысленно заметил Дима, –
убийства совершаются, во-первых, из-за денег, во-вторых, из ревности и,
в-третьих, из чувства мести. Ну, бывают еще, как пишут в протоколах, из личных
неприязненных отношений – это когда по пьянке бьют сковородкой по голове. Но
последнее явно не наш случай…
– Давай не отвлекаться.
– Давай друг друга не критиковать. Мы ж договорились! Может
быть, дело в деньгах? – предположил журналист. – Ты только не обижайся, но… Кто
наследует в случае твоей смерти?
– Мама. И еще отчим, Валерий Петрович. Я на него на всякий
случай завещание оставила. А то ведь со мной, при моем рисковом характере,
всякое может случиться.
– Ну, вот тебе и мотив, – легкомысленно откликнулся
Полуянов. – Мама-то точно тут ни при чем, но вот наследство, твой отчим…
Кажется, он эфэсбэшник? Значит, у него есть контакты в криминальном мире. Вдруг
он решил тебя заказать?
– Ты ври, да не завирайся! – отбрила Татьяна.
– Та-анечка… – укоризненно протянул молодой человек. – Мы ж
договорились: никакой критики.
– Хорошо, – дернула плечом девушка. – А кто наследует в
случае твоей смерти? – И добавила, в отместку за отчима: – Ты со своей козой,
библиотекаршей Надей, уже расписался – или по-прежнему во грехе живете?
Но журналиста пронять такими булавочными уколами было
сложно.
– Во грехе, Танечка, во грехе… Да и потом, какое с меня
наследство? Я с моих публикаций и рубля не накопил.
– Как не накопил? Квартира-то есть?
– Даже две, моя и бывшая мамина, – кивнул Дима, вглядываясь
в дорогу впереди. Он вдруг скинул газ, «Мазда» теперь ползла с совсем уж
черепашьей скоростью. Пояснил: – Здесь вечно гаишники с радарами прячутся.
– Две квартиры – это как минимум пол-лимона зеленых, –
заметила Таня, продолжая денежную тему. – А если не библиотекарша твоя – кто их
тогда наследует?
– А ведь и вправду… – задумчиво потер лоб Полуянов. – Есть
ли у меня наследники-то? Я же один как перст. Из родственников – никого.
Правда, у покойной мамы был двоюродный брат… Живет, кажется, в Калуге… И у него
есть дети… Вроде бы двое… Но связь с ними давно потерялась…
– Вот видишь! Значит, могло быть так: дети достигли
совершеннолетия, узнали, что в Москве у них богатый троюродный брат, вот и
заказали тебя. Чтобы жилье в столице заиметь.
– Версия хорошая, богатая, – похвалил Дима. – Но при чем
здесь ты? Разве только предположить, что мои гипотетические троюродные сестры с
твоим отчимом в заговор вступили. – Это была маленькая месть Тане за «козу
библиотекаршу».
– Да, веселые дела… – протянула Садовникова. – Значит, надо
искать, что нас действительно объединяет.
– А нас с тобой не объединяет практически ничего, –
проговорил журналист. И через секунду добавил: – К сожалению… – И положил руку
Тане на коленку.
– Убью сама, – сквозь зубы бросила Татьяна и скинула его
руку. – Мы с тобой просто старые друзья и ничего больше! Ясно?
– Да куда уж яснее, – хмыкнул Полуянов.
По лицу его было видно, что он вряд ли оставит свои попытки,
и в голове у Тани мелькнула совсем уж завиральная мысль («брейн-сторм»
раскрепостил сознание!). «А вдруг всю эту историю Дима сам придумал, чтобы
побыть-пожить со мной вдвоем? Совсем наедине?» Но девушка сразу ее отбросила,
как исключительно дурацкую: у Полуянова достанет смелости (вот уж чего у него
через край!) начать ухаживать за ней напрямую, без обиняков.
– Хотя нет, я не прав, что нас совсем уж ничего не
объединяет. – Дима сделал вид, будто обиделся. – Я тебя регулярно с Новым годом
поздравляю. И с Восьмым марта.
– Ага, по электронной почте, – кивнула Татьяна. А про себя
мстительно подумала: «И ни одного подарочка или цветочка – за десять лет!»
– Кстати, ты у меня на «френдс-ру» висишь, – продолжил
приятель. – То есть в друзьях, между прочим. И фотка твоя у меня там есть – та
самая, где мы в обнимку на аэродроме.
– Ну конечно, виртуальная дружба – самая крепкая в мире, –
саркастически заметила Садовникова.
– И я тебя, – перечислял Дима, – всегда на наши корпоративы
газетные приглашаю. Только ты не пришла ни разу.
– Я тебя тоже на Новый год к нам в агентство звала. Но ты
как к стажерше Илоне приклеился, так и не замечал вокруг ничего…
– Ох, грудь у нее была замечательная… – мечтательно протянул
журналист. И спохватился: – У тебя тоже, конечно, хороша…
– Слушай, хватит, а? – всерьез обиделась Татьяна. – Ты что,
поднял меня в три утра, чтобы я твои скабрезности выслушивала?
На самом деле не Дима в ту ночь разбудил ее. За полчаса до
его звонка блямкнула эсэмэска. Писал изгнанный месяц назад исключительно
ревнивый возлюбленный Миша Беркут. Сообщение оказалось невнятным и противным –
как и все, в последнее время исходящее от Беркута: «Предупреждаю, причем
крайний раз: ты на всю жизнь должна быть рядом со мной!!» На это письмо, как и
на десяток других Мишиных посланий, Татьяна не ответила. Ей вообще хотелось
поскорей и напрочь вычеркнуть из своей памяти все, что было с ним связано.
А ведь как хорошо начиналось! Двухметрового роста каратист,
фигура обалденная, сильный, мощный, с таким куда хочешь иди – будешь как за
каменной стеной. Плюс к тому (хоть и трудно поверить) интеллектуал, Петрарку
наизусть цитирует. Да и человек далеко не бедный: шеф крупнейшего на юге страны
охранного агентства.
Роман у них с Татьяной закрутился – аж искры летели. При
первой возможности он срывался, летел в Москву. Да и она у него на юге пару раз
побывала, Новый год вместе встречали. Беркут окружал ее максимальным комфортом:
пятизвездные гостиницы, лимузины, французское шампанское…
Но потом все пошло наперекосяк. Кто знает, что тому стало
виной: не изжитой, несмотря ни на что, Мишин провинциализм? Или его грандиозный
частнособственнический инстинкт? А может, не случайно они на кладбище
познакомились? Все– таки дурная примета…
И тут Полуянов, вырвав девушку из размышлений о личном,
выкрикнул:
– Стоп! Всем молчать! Идея! А что, если… что, если это
Фомин?
– Фомин? Какой еще Фомин? Ах да, тот самый… Хм, а что,
вполне может быть…