Виктор Степаныч был ярым поборником здорового образа жизни и
бегал по вечерам четыре круга вокруг школы и универсама. Свежий и румяный после
пробежки, Виктор Степаныч, как человек военный, быстро оценил ситуацию,
гаркнул, как на плацу: «Тихо, бабы!», после чего схватил замолчавшую от
изумления Ирку и впихнул ее в квартиру. Анна Ивановна тоже очнулась, подхватила
сумки и хотела уже бочком прошмыгнуть мимо мертвого тела, чтобы отправиться
домой. Но Виктор Степаныч поймал ее не глядя за рукав и хотел было поставить на
лестнице, чтобы предупреждать проходящих соседей, однако по недолгом
размышлении завел ее тоже в Иркину квартиру, справедливо посчитав, что Анна
Ивановна немедленно сбежит от страха, если останется наедине с покойником.
Оставив дверь открытой, Виктор Степаныч взял тут же
валявшийся в коридоре телефон и набрал 02. Когда милиция ответила, он четко
изложил ситуацию и в ответ получил приказ ждать опергруппу. Ждали двадцать
минут, потому что отделение милиции находилось в двух кварталах от их дома. За
двадцать минут не случилось ничего особенного, только вернулся Иркин хахаль,
которого ей приспичило послать за сигаретами. Увидев мертвого, хахаль затрясся
мелкой дрожью, а когда узнал, что вскорости прибудет милиция, дрожь его из
мелкой перешла в крупную. Чтобы не терять времени даром, Виктор Степаныч начал
предварительное следствие.
– Мужик этот – кто такой? Ирка, тебя спрашивают! –
прикрикнул он.
– А я знаю? – вякнула было Ирка, но, поколебавшись
немного, подошла к двери, вытянула шею, зажмурившись, потом открыла один глаз и
с визгом шарахнулась обратно.
– Да ведь это Толик!
– Какой еще Толик? Говори толком!
– Толик из семнадцатой. У меня квартира шестнадцать. А
у него – семнадцать.
– Это который с собакой? – вмешалась Анна
Ивановна.
– Ну да, бультертьер у него, слышите, воет? Чувствует,
наверное.
– Тут Милица Владимировна раньше жила, – объяснила
Анна Ивановна. – Она осенью умерла.
– Это я знаю, – кивнул Виктор Степаныч.
– Ну вот, а сын квартиру-то и продал этому. Месяца два
он уже живет.
– Та-ак, – протянул отставник. – Кто же его
приложил-то? Видно, стукнули чем-то тяжелым, когда из лифта выходил.
Постой-ка, – он обернулся к Иркиному хахалю, который тихо клацал зубами на
диване. – Кончай трястись, отвечай нормально. Ты в какое время за
сигаретами выходил? Этого еще не было?
После долгого совещания с Иркой выяснилось, что выходил
хахаль в четверть одиннадцатого, на площадке никого не было, а лифт вообще ехал
вверх. Анна Ивановна со своей стороны сообщила, что вошла в подъезд без
двадцати одиннадцать, примерно, конечно.
– А ты что так долго ходил? – спохватился Виктор
Степаныч. – И какого черта трясешься?
– М-милиции боюсь, – вздохнул Иркин хахаль. –
Сразу все на меня повесят.
– Бывал на зоне уже? – догадался отставник.
– Так по малолетству. Но этого я не трогал, хоть он к
Ирке и вязался. Я ему только сказал по-хорошему, чтобы он это дело прекратил.
– М-да. Положение у тебя аховое.
– Да что вы все спрашиваете? – нервно заговорила
Ирка. – Вы сами-то когда вниз спускались?
– Я на лифте ехал, – строго сказал Виктор
Степаныч, – ровно в 22.00. Значит, так. В 22.15 трупа еще не было, а в
22.40 он уже был. Значит, в течение двадцати пяти минут этот Толик пришел, его
стукнули, и он упал. А ты не слышала, когда лифт открылся? – обратился он
к Ирке.
– У меня телевизор орал, чтобы в кухне слышно
было, – виновато ответила та, – я ужин готовила, отбивные… Ой! –
она метнулась на кухню.
– Сгорело все! – раздался ее расстроенный крик.
– Тут человека убили, а ей отбивных жалко! –
приструнил Ирку Виктор Степаныч.
Приехала милиция – три человека. Один принялся возиться с
трупом, другой фотографировал, а третий, довольно молодой, узкоплечий и в
очках, взялся опрашивать свидетелей.
– Моя фамилия Мехреньгин, – представился
он, – это река такая – Мехреньга.
Наибольший интерес у него вызвала Анна Ивановна, как
человек, первым обнаруживший труп. Виктора Степаныча пока отпустили, сказав,
чтобы шел к себе, до него очередь дойдет, когда по квартирам опрашивать будут.
Тот удалился, сильно обиженный.
Милиция еще покрутилась на лестничной площадке, звякнула для
порядка в две оставшиеся квартиры. Там никто не открыл, потому что в
пятнадцатой все семейство в отпуске, как пояснила Ирка, а в восемнадцатой живут
две старухи, боятся воров и после девяти никому не откроют, хоть застрелись.
– А если преступление. Вот как сейчас? –
Мехреньгин нацелился на Ирку очками.
– Ну, вы же сами видите. Хоть пожар, хоть наводнение,
хоть тайфун, хоть цунами!
– Ладно, граждане, – вздохнул капитан, –
пройдите в квартиру, дайте санитарам выполнить свою работу.
Милиция уехала, захватив на всякий случай подозрительного
Иркиного хахаля. Лифт отключили до выяснения обстоятельств.
Накапав рыдающей Ирке валерьянки, Анна Ивановна потащилась к
себе на девятый этаж, кляня в душе мертвого Толика и себя, бестолковую дуру,
что прособиралась на даче и не успела на более раннюю электричку. Тогда она
добралась бы домой на час раньше и успела бы пройти по лестнице до убийства.
На следующий день капитан милиции Валентин Мехреньгин,
сговорившись по дороге встретиться с участковым, отправился опрашивать
свидетелей по лестничной клетке. Настроение у него было хуже некуда. Потому что
предварительная прикидка ничего не дала. Убитый, Анатолий Матренин, проживавший
по адресу Сиреневый бульвар, дом одиннадцать, квартира семнадцать, был
рэкетиром. Работа его заключалась в том, чтобы обходить ларьки и маленькие
магазинчики у метро и получать с них деньги. В качестве психологической меры
устрашения он держал бультерьера по кличке Квазимодо. В мясных магазинах, кроме
денег, бультерьеру давали натурой. И черт его знает, этого Матренина, кому он
успел насолить? Вероятнее всего – многим… И ларечники, и свои могли с ним
чего-то не поделить. Только если бы свои собратья его прикончили, то уж, верно,
ножом или из огнестрельного оружия. Но врач однозначно сказал, что смерть
наступила от удара по голове тяжелым тупым предметом.
Далее удалось выяснить, что вечером возвращался Матренин от
любовницы. Несмотря на то, что у Матренина была отдельная квартира, а у
любовницы муж, который, правда, часто отсутствовал, так как работал
шофером-дальнобойщиком, она предпочитала принимать Матренина у себя дома,
потому что боялась бультерьера. Бультерьер Квазимодо нрав имел очень крутой, а
характер вспыльчивый и ревновал хозяина к знакомым женщинам ужасно.
Стало быть, в подозреваемые автоматически попадали муж
любовницы и хахаль смазливой соседки Ирины Маркеловой, к которой Матренин, по
ее собственному выражению, клеился. Муж любовницы находился в рейсе, а хахаль
пока парился в камере, но с ним надо было что-то решать.
