Кроме того, а на самом деле это была главная причина плохого
настроения капитана, ему не давала покоя загадка манекена. Ужасно хотелось
выяснить, кто же закопал несчастный манекен в лесу, напялив предварительно на
него дорогие шмотки. А самое главное, почему он это сделал?
Участковый покуривал у подъезда на ласковом весеннем
солнышке.
– Здоров, Пал Савельич! Как твое ничего? –
приветствовал его Валентин.
– Нормально все, идем быстрее, а то дел у меня много.
Значит, так. В пятнадцатой муж с женой живут, они сейчас в отпуске, в
шестнадцатой – Ирка Маркелова, ты ее видел. В семнадцатой Матренин жил, а в
восемнадцатой – две сестры, Клавдия Андреевна и Глафира Андреевна. Типичные
старые девы, котов имеют – не то двух, не то трех. Но жалоб на них никогда не
поступало. Тихо живут, не склочничают. Приличные такие бабуси.
– Пойдем сначала к ним, побеседуем.
В восемнадцатой квартире долго изучали в глазок Павла
Савельича, потом признали и впустили. Квартирка оказалась крошечная, но очень
чистенькая. И старушки-хозяйки тоже были маленькие и аккуратненькие, в
одинаковых черных платьицах, только у одной передничек в белую и синюю
клеточку, а у другой – в розовый цветочек.
Старушки пили чай на кухне и пригласили товарищей из
милиции. На столе стояли чашки в красный горошек и заварной чайник, покрытый
ярким вязаным петухом. Уютно тикали ходики, чайник на плите пел старинный
романс, не то «Калитку», не то «Не искушай» – в общем, атмосфера была самая
приятная. Два полосатых кота, один – серый, а другой – рыжий, аккуратно ели
рыбные консервы каждый из своей миски. На одной было написано «Миша», а на
другой – «Гриша».
На все вопросы старушки доброжелательно отвечали, что спать
ложатся рано, поэтому вчера вообще ничего не видели и не слышали. С соседом
Анатолием они вообще мало контачат, потому что, сами понимаете, другое
поколение, ни ему с ними, ни им с ним неинтересно.
Конечно, ходили к нему разные люди, но редко, потому что
бультерьер очень сердитый. Кстати, нельзя ли узнать, что теперь с собакой
будет? Потому что воет, людей беспокоит.
– Надо специалиста из питомника вызывать, –
вздохнул Мехреньгин, – простого человека этакий зверь ведь не подпустит.
Они с Пал Савельичем выпили чаю с недорогим печеньем и
отправились дальше по квартирам. После этого обхода капитан Мехреньгин вышел и
вовсе расстроенный, потому что картина не прояснилась, и теперь ему предстояла
долгая процедура опроса всех друзей и знакомых потерпевшего Матренина на
предмет выяснения, кому же он наступил на мозоль. Кроме этого, надо было срочно
решать вопрос с бультерьером. Не помирать же собаке. Ишь как воет, чувствует,
наверное, что хозяина больше не увидит.
Откровенно говоря, капитану совершенно не хотелось
расследовать это убийство. Судя по всему, убитый слыл малоприятным человеком, а
проще – мелкой шпаной, никому от него не было пользы, а вреда он приносил
много. Никто не пожалеет о нем – ни друзья, которых у него не было, ни соседи,
с которыми он не общался, ни даже любовница. Вот бультерьер переживает, так,
может, просто жрать хочет?
В таких грустных размышлениях капитан Мехреньгин распрощался
с участковым и направился к себе в отделение, но по дороге был атакован кем-то
лохматым и чрезвычайно симпатичным.
Рыжая сеттер Маруся на правах старой знакомой измазала
грязными лапами его куртку и пыталась лизнуть в лицо.
– А, свидетель Зябликов! – усмехнулся
Мехреньгин. – Что это вы тут делаете?
– Я тут живу, – робко ответил Семен Петрович.
После вчерашнего инцидента он дал себе слово гулять только возле дома и даже на
собачий пустырь за школой Марусю не водил.
– Хорошая у вас собачка, – при этих словах
Мехреньгин помрачнел, так как вспомнил о страдальце бультерьере Квазимодо.
Он шел в отделение с главной мыслью – сесть плотно на
телефон и вызвать специалиста из собачьего питомника. Но у родной двери его
перехватила Галя Кузина. Сегодня на ней по теплой погоде была коротенькая
курточка и обычные джинсы. Нельзя сказать, что в таком прикиде стажерка сильно
похорошела, однако стала похожа на человека. То есть не на человека, а на
мальчишку. Такого шустрого хулиганистого пацанчика, за которым нужен глаз да
глаз.
– Валентин Иваныч! – Галя слегка запыхалась, глаза
ее азартно блестели. – Мы пойдем в тот Центр современного дизайна? Я туда
звонила, они как раз сейчас открыты…
И капитан Мехреньгин дал волю своему любопытству, выбросив
из головы несчастного бультерьера.
Капитан Мехреньгин остановился перед дверью, на которой
красовалась табличка «Центр современного дизайна». Рядом с табличкой имелся
звонок, а над звонком была криво прикноплена записка: «Жмите сильнее».
– Жми сильнее, Кузина! – распорядился капитан.
– Ну вот, как всегда! – проворчала Галина. –
Всю тяжелую работу сваливают на женщин!
С некоторых пор, а именно – со вчерашнего происшествия в
лесу, она стала удивительно языкастой. Возможно, это объяснялось отсутствием
Жеки Сапунова. Валентин обходился с ней повежливее, в силу своего мягкотелого,
как говорил Жека, характера.
Галя нажала на кнопку, вложив в это движение всю свою
нерастраченную энергию.
Дверь тут же распахнулась, и на пороге возник длинный парень
в черной водолазке и с оттопыренными розовыми ушами.
– Вы кто? – спросил он, оглядев
посетителей. – Мы закрыты. Мы вообще отсюда переезжаем.
– Милиция! – проговорил Мехреньгин, предъявив
лопоухому свое служебное удостоверение в раскрытом виде.
– Татьяна Анатольевна! – крикнул парень куда-то за
плечо. – Теперь он милицию прислал!
– Мы можем войти? – недовольно осведомился
Мехреньгин, озадаченный таким приемом.
– Да входите уж… – буркнул парень, отступая в
сторону.
Мехреньгин и Галина прошли внутрь.
Они оказались в просторном холле с зеркальными стенами.
Слева от входа имелась обитая дерматином скамья, справа – металлическая
пепельница на ножке. Видимо, холл по совместительству являлся курилкой.
Навстречу посетителям, отражаясь одновременно во всех
зеркальных стенах, шла крупная краснощекая женщина с пышными рыжими волосами до
плеч.
Капитан Мехреньгин, как уже говорилось, был человеком
любопытным. И чтобы удовлетворить свое любопытство, почитывал некоторую
литературу. И даже ходил иногда в музеи, благо их в нашем городе множество.
Сейчас он подумал, что таких женщин любил изображать на своих полотнах
французский художник Огюст Ренуар. Правда, он их обычно изображал в более
молодом возрасте. Эта же дама входила в тот возрастной период, который любил
описывать в своих романах французский же писатель Оноре де Бальзак.
– Передайте своему Лебедееву, что это уже чересчур! Так
и передайте – это уже чересчур! – воскликнула ренуаровская женщина
бальзаковского возраста. – Это уже переходит всякие границы! Мы уже все
равно освобождаем помещение… сначала налоговая, потом пожарная, а теперь уже
милиция!
