– Таточка, – говорила тем временем мать, – я сегодня приеду
и тебе помогу. Ты можешь с работы не отпрашиваться, моя девочка. Я тесто
сделаю, и мы вместе начнем печь.
– Ну да, – неопределенно согласилась Тата.
Все это отлично, но теста для куличей требовалось примерно
ведро, и им обеим было совершенно понятно, что мать в одиночку это ведро не
одолеет, и все ее прекраснодушные предложения – просто так, чтобы дочь оценила
ее готовность помочь, и больше ничего.
Конечно, никто не горел желанием отпустить ее с работы, да
еще в конце недели, да еще перед Пасхой!
– Всего на полдня, – храбро улыбнулась Тата, когда Павел
Петрович вопросительно поднял брови.
– Татьяна, – помолчав, внушительно заговорил Павел Петрович,
пропустив мимо ушей упоминание про «полдня», – я, конечно, вас отпущу, но не
могу сказать, что вы этой просьбой доставляете мне удовольствие.
– У меня там отгулов накопилось почти на две недели, – тут
Тата улыбнулась обворожительной улыбкой, – и все материалы я сдала…
– Рекламная кампания набирает обороты, и мне хотелось бы,
чтобы вы отследили ее ход, провели, так сказать, грамотный мониторинг, чтоб мы
могли оценить рентабельность и внести коррективы в планы следующего квартала…
Тата слушала, кивала, время от времени записывала в
ежедневник, который держала на бедре, – сидеть при этом приходилось
изогнувшись, как индийской женщине во время нанесения рисунков хной на подошвы
ног!..
Вот далась ей эта индийская женщина!..
Она слушала, кивала, записывала и думала все время об одном
и том же – жизнь не удалась.
В последнее время это стало совершенно очевидно.
Муж, которого месяц нет дома.
Тёма и Тюпа – дети – совершенно отбились от рук.
Лялька – собака – пребывала в грусти.
Ей самой на днях стукнет сорок.
Опять весна на белом свете, а кажется, только что была
предыдущая весна, и в этой серой череде как будто невыспавшихся, тревожных дней
особенно ощущается скоротечность времени.
Опять весна, а вот же только что уже была весна, и скоро
будет еще одна весна, и так пройдет вся жизнь, и ничего не останется, никаких
шансов что-то поправить, изменить, прожить заново!
Почему весной особенно тревожно?..
– …и при этом совершенно необходимо, – продолжал бубнить
Павел Петрович где-то очень далеко, за поворотом сознания, – сохранить
лидирующие позиции…
Тата знала, что он ее отпустит, но не откажет себе в
удовольствии провести краткий лекторий, цель которого сводится к одному – тебе,
матушка, в отгулы захотелось, а у нас тут работы невпроворот, ты это
прочувствуй, прочувствуй хорошенько!
И как это она забыла про то, что вчера был Чистый четверг, а
сегодня, следовательно, уже пятница?! Куличи нужно печь как раз в четверг, но
Тата не придерживалась строгих православных традиций. Самое главное, чтоб
куличи были и чтоб накануне Пасхи!
Конечно, начальник ее отпустил, и, чувствуя себя отчасти
изменницей родине, отчасти предательницей корпоративных интересов, Тата
вернулась к себе в кабинет и стала рассеянно собираться, прикидывая, что именно
нужно купить по дороге. Получалось что-то очень много, а денег у нее было
маловато.
В этот момент позвонил Тёма.
– Ма-ам?
– А-а?
– Здорово! Ты когда приедешь?
– Сынок, я сегодня пораньше. Меня отпустили с работы, я буду
куличи печь. У нас в субботу гости.
– Вот е-мое! А какие гости у нас в субботу?
Тата вздохнула и завела:
– Родственники. Бабушка с дедушкой, прабабушка…
– С прадедушкой? – перебил непочтительный Тёма. – Наша
прабабушка наконец-то завела себе прадедушку?
– Тём, – сказала Тата педагогическим голосом, – ну что ты
говоришь?
– Я шучу, – пояснил сын. – Это такая шутка. Ты что, не
въезжаешь?
– Еще тетя Шура, Аня, Сашка, Машка, дядя Володя…
– Е-мое!
– Лера, Сережа…
– Вот е-мое!
– Тём, мне надоело это дурацкое выражение!
– Мне тоже много чего надоело, – сказал сын угрюмо. –
Особенно мне надоел этот придурок Тюпка! Мам, зачем он все время лезет в мой
компьютер?
– Наверное, хочет поиграть.
– Не, а почему в мой-то?
– А потому, что у него нет своего.
– Своего компьютера у него нет, а свои родители у него есть?
– осведомился сын. – Эти родители могут, в конце концов, купить ему отдельный
компьютер? Ну просто для смеха, чтобы он не лез в мой!?
– Тём, давай мы с тобой об этом дома поговорим. Мне сейчас
нужно ехать и еще в магазин забежать…
– Не, а почему он в мой-то лезет?
– А своего у него нету!..
И тут ее сын заржал – радостным мальчишеским смехом. В этом
он был похож на отца. Тот никогда не умел всерьез раздражаться по пустякам,
мусолить обиду, дуться, злиться!..
Самая продолжительная ссора с мужем длилась, помнится,
пятнадцать минут. Из них минут пять они препирались, потом разошлись по разным
углам, а потом он пришел из своего угла и сказал, что так невозможно, что он
так не хочет и не умеет, давай скорей мириться!..
– Ма-ам!
– А-а?
– А может, ты, наоборот, сегодня попозже приедешь? У тебя на
работе нет заседания или совещания? Или этого, как его, педикюра?
– Нет, – сказала насторожившаяся Тата, – а что такое? Ты
опять назвал полный дом дружбанов и не предупредил меня?
– Назвал, – покаялся Тёма. – И не предупредил.
– Артём! Сколько раз я тебя просила!..
– Вообще-то я папе сказал, – сообщил сын делано безразличным
тоном. – А он заявил, что будет тебе звонить и все передаст.
– Когда ты ему сказал?! Как?!
– Очень просто, по телефону! Он звонил, спрашивал, какие у
меня планы на жизнь, ну, я ему и сообщил, что сегодня все придут – и Димон, и
Влад, и Женька!
Тата помолчала, собираясь с мыслями.
– Он тебе звонил… сегодня?
– Ну да. Как только я из школы приехал. Я ему сказал, чтоб
он тебе сказал, а он сказал, что скажет…
– А почему ты сам мне не позвонил?
– Ну, ма-ам, – протянул Тёма, – я же знаю, что ты будешь
ругаться! А папа никогда не ругается.
