– Родители решили все продать. Дешево получится, конечно. За пепелище много не дадут. Хотя участок большой, хороший. А помнишь, какой сладкий крыжовник у нас был? Ни у кого такой не рос!
Крыжовник тоже что-то напомнил Сергею, и он слегка нахмурился. Потом спросил:
– Ася, а какие у тебя планы на лето?
– Да особенно никаких. Работать буду, как всегда. У нас в гимназии летняя подготовительная школа для шестилеток. Вот с июля и начну.
– У меня гастроли как раз в июле. Почти до конца августа.
– Ясно. А сейчас я на недельку в Италию съезжу – Рим, Венеция, Верона. Я хотела было деньги на стройку копить, но раз они продавать решили, можно и съездить.
– И когда ты едешь?
– На следующей неделе. Тринадцатого. Вернее, четырнадцатого. У меня самолет ночью.
Алымов взглянул на Асю, которая внимательно разглядывала кухонное полотенце, и отвернулся – пятнадцатого у него был день рождения. Теперь Ася посмотрела на него и наморщила нос от неловкости: она специально купила такую путевку – с днем рождения Алымова у нее были связаны не самые лучшие воспоминания.
– А когда вернешься?
– Двадцать второго.
Алымов повеселел:
– А-а, значит, успеешь к премьере «Иванова».
Ася похолодела – она и забыла про премьеру! Они молча разошлись по своим комнатам, и каждый почему-то чувствовал себя обиженным. Словно журавль и цапля из старой сказки, они никак не могли сговориться, никак не могли найти верный тон общения, а к прежнему возврата не было. Так два актера, не знающие пьесы, в которой им приходится играть, и к тому же говорящие на разных языках, импровизируют на ходу, ставя в тупик партнера своими репликами и жестами, и не догадываются, что сами создают сценарий собственной жизни…
Алымов несколько опасался следующей встречи с Синицким – вдруг тот уже пожалел о своей откровенности и отношения между ними только ухудшатся? Поэтому и поджидал его перед репетиционным залом, с трудом отделавшись от Леши Скворцова, которому все никак не давалась злополучная сцена. Увидев Сергея, одиноко маячившего у двери, Синицкий еще издали заулыбался.
– Ты как? – одновременно спросили они друг друга и невольно рассмеялись.
– Нормально все, не переживай, – ответил первым Синицкий. – Что тут Скворцов делал – жаловался?
– Да я помог ему с ролью немного, а то он в панике. Ничего?
– Хорошо.
– Саша, ты только не жалей о нашем разговоре. Никто никогда не узнает, клянусь.
– Ну, жалей – не жалей, все уже сказано. Ладно, пора работать.
– Послушай, а можно тебе один совет дать?
– Что за совет?
– Ты бы расслабился немного, а то прямо морозишь нас – аж иней на сцене. У тебя же прекрасно все получается. Хвали нас хоть иногда – актеры словно дети, нас надо по шерстке гладить, а то расстраиваемся.
– И тебя по шерстке?
– Ну, я-то переживу. А вот молодые… Для них это важно.
– Хорошо, постараюсь.
После репетиции к Алымову подошел Савва:
– Слушай, что это с нашим Умником? На человека вдруг стал похож.
– Наверное, размораживается потихоньку.
– Ты с ним поговорил, что ли?
– Ну да. Разобрались друг с другом.
– Ага. То-то, я смотрю, нормально стали общаться. И Леша, слава богу, ожил. Зато Оксана сникла. Что это с ней?
– Я знаю что.
Савва внимательно посмотрел на Сергея:
– А-а! Понятно. И что они все в тебе находят? Но ты смотри, Алымов! Не забыл про Асю?
– Оставь меня в покое. Вечно ты… Я сам все знаю.
Оксана только в этом году пришла в театр: очень живая и непосредственная, с длинной русой косой. Алымов до сих пор не обращал на нее особенного внимания – они впервые работали вместе. Внешне Оксана идеально подходила на роль Саши, да и получалось у нее поначалу неплохо. Но вот уже вторую репетицию она как-то зажималась и срывала сцену объяснения с Ивановым. Алымов подошел к ее двери, прислушался и нахмурился, услышав всхлипывания, потом решительно постучал. Испуганный голос спросил:
– Кто это?
– Алымов. Ксюша, открой.
– Я не Ксюша! Я Оксана! – Она распахнула дверь и с возмущением воззрилась на Алымова заплаканными глазами.
– А разве Оксану нельзя звать Ксюшей? Можно войти?
Ксюша-Оксана отступила, и Алымов вошел, думая про себя: зря я это делаю, ох, зря. Уселся и спросил участливым тоном:
– Почему ты ревешь? Что случилось?
Она независимо дернула плечом и отвернулась.
– Из-за репетиции? Что с тобой происходит? Так все шло замечательно, и вдруг!
– И не вдруг! Уже давно. А вы! Даже имя мое запомнить не можете…
– Я помню – Оксана. Раз тебе Ксюша не нравится, я не стану больше.
– Да не в имени дело…
Алымов тяжко вздохнул: он так и знал.
– Тебе сколько лет?
– Двадцать один, а что?
– И сильно влюбилась?
– Откуда вы?.. Что, так заметно?
– Догадался. Ну что ж, поздравляю: ты принята в клуб.
– В какой еще клуб?
– А ты думаешь – одна такая? Каждая приходящая в театр актриса считает своим долгом влюбиться в Сергея Алымова.
– А вы что?
– А что я? Терплю. Куда деваться? Пережидаю. Потом у них проходит.
– У меня не пройдет.
– Да брось! Ты меня не знаешь совсем. В кого ты влюбилась-то? В Дориана Грея? Нет, ты вряд ли видела… В майора Суркова из сериала? Или в князя Белецкого? Какой твой любимый фильм, признавайся. Там, где я с блондинкой, что ли?
– Да ну! Как-то вы всё…
– Что? Опошлил?
– Упростили.
– А зачем усложнять? Это хорошо, что влюбилась. Значит, понимаешь, что происходит с твоей героиней. А почему так зажимаешься?
– Для вас пьеса – главное, да?
– Конечно. И для тебя тоже. Влюбилась, разлюбила – все побоку, когда на сцене, поняла? Пусть все в роль уходит.
– А я вам совсем не нравлюсь?
– Нравишься. Я все время тобой любуюсь. И очень хорошо к тебе отношусь. Но это не значит, что у нас с тобой должно что-то получиться. Так что ты лучше выкинь из головы эту блажь. Все у тебя еще будет: и любовь настоящая, и все остальное. Мне, конечно, лестно и приятно, но в постель я тебя не потащу, если ты из-за этого переживаешь.
Оксана молчала, опустив голову. Уши у нее горели.
– Давай, приходи в себя. Ты же умная девочка. А то мы с тобой прямо как Онегин с Татьяной. А сцена-то почему не получается? Ты стесняешься, что ли?
