– Да-а… Я как представлю, что вы меня обнимете.
– Еще и поцелую! Вот ужас-то, да? А ты думай, что это не мы. Да так и есть на самом деле. Это Иванов и Саша.
– Конечно, а губы-то мои!
– Ну не буду я тебя в губы целовать, не буду. Только вид сделаю. Ни разу не целовалась, что ли?
– Целовалась! И вообще.
– Ну, и в чем тогда дело? Не умрешь, значит. Успокойся, все будет нормально. Иди-ка сюда.
Алымов притянул к себе поближе смущенную Оксану – она взглянула на него исподлобья. Он рассмотрел ее и печально усмехнулся:
– И правда, похожа. Надо же! А я думал – показалось.
– На кого?
– На женщину, которую я люблю всю свою жизнь. Только у нас с ней что-то ничего не получается.
– А почему не получается?
– Кто ж знает? Вот только не надо. Ты тут же подумала: раз похожа, то сейчас я и рассироплюсь, да? Нет, дорогая. Я в эти игры больше не играю. Хватит с меня. Только она. Единственная.
– А она знает, что вы ее любите?
– Все очень сложно.
– Но вы ей сказали?
– Вот видишь, тебе сказал, а ей – не получается.
– Так скажите.
– Попробую.
– Неужели она вас не любит? Этого просто быть не может. Как же вас можно не любить? Я бы с вами – куда хотите… на край света!
Алымов вдруг встал и повернул Оксану к зеркалу:
– Вот смотри. Видишь, какое у тебя сейчас лицо? Запомни! И что чувствуешь – тоже. Это и есть Саша. Поняла?
– Все наврал, да? – закричала Оксана и ударила его кулачком в грудь. – Про единственную женщину? Все ради спектакля?
– Нет, правду сказал. И все ради спектакля, верно. Из чего еще роль-то делать? Только из себя. Из своей страсти, из своего горя. А как иначе? Ты сейчас хорошо кричала, тоже запомни. Для финала пригодится. Ты где училась-то?
– В «Щепке». – Оксана села на стул и сердито насупилась.
– Что играла?
– Джульетту, Валентину – «Прошлым летом в Чулимске». Еще Сонечку Мармеладову.
– Как раз для тебя. И Джульетта хорошая была, наверное. Волосы небось распустила? Нет, все-таки ты никак на Оксану не похожа. Давай я буду звать тебя Ксю?
Оксана чуть усмехнулась:
– Ладно, зовите. Придумали тоже – Ксю. Забавно. Надо же, какой вы! Я и не думала.
– Я ж говорю, ты меня не знаешь. – Алымов встал, поднял Оксану со стула и взглянул на нее смеющимися глазами: – Ну, давай, сделаем это по-быстрому!
– Что? – Она страшно покраснела.
– Вот-вот! – сказал он. – Это самое.
Обнял ее и поцеловал, потом отпустил. Оксана жалобно на него посмотрела:
– Это вы опять для пьесы, да?
– Конечно. Чтобы ты завтра не трусила. Ну что, не умерла?
– Нет…
– Не будешь больше реветь?
– Не буду. Спасибо.
– Пожалуйста.
– Какая же я дура!
– Что, очень влюбчивая?
– Ну да. Вечно я…
– Ты уж поаккуратней влюбляйся, ладно? Кстати, Леша Скворцов по тебе сохнет – не замечала? Ну, пока! До завтра.
– Спасибо вам! – Оксана вдруг обняла Алымова и положила голову ему на грудь.
– Ну ладно, ладно. Все хорошо. Ах ты, господи…
Он поцеловал ее еще раз и строго сказал:
– Это все. Больше ничего никогда не будет. Только на сцене, если понадобится. Ясно тебе?
– Да поняла я, поняла! – И в спину ему добавила: – Вы скажите своей женщине, что любите. Слышите? Обязательно скажите!
Известие о том, что развестись с Эдиком можно будет только через год, подкосило Асю, и на следующий же день она побежала подавать заявление. Сначала, правда, попыталась позвонить брату мужа: вдруг тот что-нибудь знает, но так и не дозвонилась. Родителей Эдика давно уже не было в живых, друзей его Ася не знала. Она почему-то была уверена, что ничего плохого с ним не случилось: как всегда, вляпался в какую-то очередную гадость, придурок несчастный. Он и раньше порой пропадал неделями. В огромные долги она тоже не очень верила – Эдик обожал трагические преувеличения.
Их семейная жизнь не заладилась сразу, хотя года полтора они еще как-то продержались. Свадьбу, правда, замутили на славу, хотя Ася прекрасно обошлась бы безо всей этой ерунды: фата, выкуп невесты, розовый лимузин с кольцами на капоте, шампанское рекой. Но Эдик настоял. И напились, и драка была – все, как положено. Медового месяца, слава богу, не случилось. Эдик только нашел работу и не рискнул просить отпуск. У Аси тоже была новая работа – после обычной районной школы элитная гимназия казалась ей земным раем: и платили больше, и дети совсем другие, и преподаватели. И программа другая – ей пришлось переучиваться на ходу, подтягиваться под новые требования, изо всех сил соответствовать светскому стилю общения и с коллегами, и с родителями, претензии которых казались ей порой смешными и даже абсурдными.
Они оба были вечно заняты, вечерами утыкаясь каждый в свой компьютер: Ася писала бесконечные планы, а Эдик вечно правил какие-то договоры и общался с клиентами, как поначалу думала Ася, но потом обнаружила, что он зависает Вконтакте или играет в многоуровневые игры-стрелялки. Потом Эдика уволили-таки – сорвал очередной договор, и он чуть не полгода маялся без работы. «И это вся моя жизнь?» – думала Ася. Работа, домашнее хозяйство, в котором Эдик ей нисколько не помогал, даже когда был безработным, – проще было все делать самой, чем просить по сто раз. Слабохарактерный и слегка истеричный, Эдик при малейшей неудаче сникал, впадал в панику и без толку суетился, так что Ася довольно скоро устала тащить на себе еще и его проблемы: своих хватало. На нее пожаловался отец одного из учеников, так что пришлось долго разбираться с ним и даже извиняться, запихнув остатки гордости куда подальше.
– Ася Николаевна, вы поймите меня правильно. Родители очень много платят и хотят иметь за свои деньги соответствующее обслуживание, – снисходительно объяснял ей Арнольд Кириллович, рассеянно вертя в руках поблескивающую золотом авторучку: «Паркер», не иначе. И часы у него были швейцарские, и костюм от известной фирмы, и машина соответствующая – платили, видно, и правда много.
– Но мы же не прачечная. Мы – школа. Мы обучаем, воспитываем. А его мальчик просто невозможен. Избалован до крайности.
– Ася, на то вы и педагог, чтобы найти подход к ученику, правильно?
– Да я-то нашла! Это они встревают и все портят.
Арнольд Кириллович вздохнул:
– Ах, какая вы, Асенька, давайте-ка мы с вами успокоимся и где-нибудь посидим, выпьем кофейку. Или чего-нибудь покрепче. Как вы на это смотрите?
– Простите, Арнольд Кириллович, меня муж дома ждет.
