– Почему сейчас?
– Откуда мне знать?
Про себя я подумал: «Они создают новую семью».
– Она даже не испугалась, что он разозлится, если узнает, что она так долго скрывала от него правду, – сказал Майло. – Может, она рискнула потому, что ей нужен был сообщник для убийства.
– Они вместе угрохали Конни?
– Почему нет? Командная работа прекрасно вписывается в картину преступления: Ри стучит Конни в дверь, говорит, давай, мол, все обсудим, договоримся полюбовно. Та открывает; тут откуда ни возьмись выскакивает Меландрано и пыряет ее ножом в живот. Конни падает, Меландрано приканчивает ее пояском от халата. Никакого сопротивления, и никакого беспорядка, все тихо и организованно. Малышка все это время сидит в машине. Они возвращаются к ней и тут же смываются, по-тихому и налегке, ведь в их планы входит как можно быстрее уехать как можно дальше.
Многочисленные «а что, если» тут же завертелись у меня в голове. Сколько возможностей ошибиться…
Мало мне того, что я едва не поплатился жизнью, вляпавшись в дело, которое изначально даже не должно было дойти до суда, теперь еще и это.
Майло потер ладони.
– Надо бы нам прервать эту счастливую семейную поездочку.
Он свернул к обочине, где снова взялся за телефон и заказал разработку словесных портретов Шери Сайкс и Уильяма Меландрано. Потом снова позвонил Бинчи и справился, что там с машиной Ри.
Пара отпечатков пальцев в ожидаемых местах, в остальном ничего необычного. Машину отбуксируют в лабораторию, где с ней поработают подробнее. Отпечатки внесут в каталог, и тогда к расследованию можно будет подключить АСИПОП
[35].
Лейтенант положил телефон в карман.
– Все ее приводы несерьезные, к тому же это было еще до АСИПОПа, а Меландрано в системе вообще нет. Плохо, хотелось бы сначала подтвердить его присутствие в машине, а уж тогда начать закладывать основание для заговора.
– Можешь послать кого-нибудь к его дверям, – сказал я, – пусть посыплют ее порошочком да поорудуют кисточкой, глядишь, и наскребут чего-нибудь.
Майло взглянул на меня.
– Твое счастье, что ты всегда говоришь по делу, а то бы я рассердился. – И он позвонил криминалистам в лабораторию, а потом снова повернулся ко мне. – Кто-нибудь будет у дверей Винки через час, спасибо, профессор. Ладно, поехали пока, поболтаем с тем счастливчиком, который не папа; вдруг он нам что-нибудь скажет.
* * *
Бернард «Борис» Чемберлен проживал на Франклин, к востоку от того места, где авеню упирается в Ла-Бреа. Самое сердце старого Голливуда, район запущенных многоквартирных домов, где жилье сдается в краткосрочную аренду, и некогда роскошных особняков двадцатых, в разной степени подновленных.
Чемберлен обитал как раз в одном из таких частично реабилитированных строений – пятиэтажной архитектурной фантазии цвета ванили, с башенками на крыше и названием «Ле Ришелье», каллиграфическими неоновыми буквами вспыхивающим над двойной стеклянной дверью в бронзовой раме.
Фойе своими скругленными углами и ступенчатой лепниной на высоченном, футов под двадцать, потолке вызывало в памяти зал для приемов на старом океанском лайнере эпохи ар-деко. Правда, штукатурка была вся в пятнах сырости, хромированная люстра не горела, коричневые обои с белыми каллами местами вспучились; ковровое покрытие больше походило на лоскутное одеяло из плохо подогнанных обрезков, протертых едва ли не до дыр. Ни консьержа, ни привратника, ни охранника. Два старомодных лифта в металлических клетках, на каждом табличка «Не работает». В списке жильцов между лифтами Б. Чемберлен значился в квартире 405.
Наверх мы пошли пешком.
* * *
Выкрашенные в одинаковый пепельно-серый цвет полы, стены и потолки лестничной клетки превратили подъем на пятый этаж в подобие путешествия по внутренностям огромной свинцовой трубы. Майло постучал в дверь Чемберлена и тут же получил ответ – эмоционально нейтральное «одну минуту».
Человек, который открыл нам дверь, был уже не молод и мог бы считаться безволосым, если б не длинные седые пряди вокруг обширной лысины, собранные в косичку на левом плече. Лицо у него было мясистое и приплюснутое, как у мопса, кожа текстурой и цветом напоминала мюнстерский сыр. Внушительная верхняя часть тела опасно балансировала на до смешного тонких ножках. На нем была черная футболка с отрезанными рукавами – видимо, для того, чтобы не стеснять могучие, словно древесные стволы, руки, – пижамные штаны коричневого бархата, японские сандалии. За ним открывалось полутемное пространство со штангой на стойке, скамьей для накачивания пресса, парой электрических бас-гитар и крохотным курносым домашним усилителем, черно-белым, как футбольный мяч.
– Мистер Чемберлен? – спросил Майло.
– Да.
– Полиция…
– Наконец-то. Эти идиоты… – Большим пальцем руки Чемберлен ткнул куда-то вправо.
– Идиоты, – повторил за ним Майло.
– Они что, ничего вам не рассказали? Про сопляков? Двумя дверями ниже, в четыреста девятой? Детки богатеньких родителей, решили пожить в трущобах, а сами дверьми грохают и грохают. Шмотки на них дизайнерские, хотя и заношенные до дыр, кожа как у покойников, да и сами – живые скелеты.
Майло молчал.
Чемберлен продолжил:
– Зовут их Кэт и Джереми – все, что я про них знаю. В указателе написано «Кэт».
Бегемотьи руки обхватили рельефную плиту грудной клетки.
– Чем они вам так досадили? – спросил лейтенант.
– Чем? Да все одним и тем же, – сказал Чемберлен. – С тех самых пор, как они тут появились, я как в аду. Весь день они где-то шастают, промышляют не знаю чем, являются уже под утро – часа в три, четыре, а то и в пять, – и каждый раз путают мою и свою двери: возятся у замка, пытаются открыть его ключом, потом начинают колотить изо всей силы. Я жаловался в управляющую компанию, да что толку, им начхать на то, что происходит в этом притоне. Тогда я стал звонить к вам; ну, ваши парни приходят, да пока они сюда доберутся, те джанки
[36] уже уйдут к себе и затихарятся. Полицейские походят, посмотрят, постучат к ним в дверь – никто не открывает, все тихо, они ничего не могут сделать. Один из ваших вообще решил обвинить во всем меня: мол, это у меня паранойя. Говорит: «Чего и ждать, когда живешь в таком месте, как это?» Так что, они наконец кого-то прирезали? – Он ухмыльнулся. – Я про Кэта с Джереми. Такие, как они, до поры до времени тянут с родителей денежки, а когда те перестают давать, начинают стрелять во все, что движется.
– Мы здесь не из-за них, сэр.
– Что? О господи… Чего вам тогда надо?
