– Девочке шестнадцать месяцев от роду, – сказал я.
– Тем более. Мы с Ри вообще… ну, у нас никогда ничего такого не было.
Мы с Майло молчали.
– О черт, – выдал Чемберлен и взмахнул визиткой Майло. – Скажете вы мне уже или нет: кого убили?
Майло ответил:
– Конни.
– Что? Мать твою… Когда?
– Две ночи назад.
– Ой, бли-ин… и вы думаете, что Ри имеет к этому отношение? Не-ет, сука, херушки. Ри – самый неагрессивный человек в мире.
– Нам все так говорят.
– Потому что это правда.
– А Винки?
– Винки? Сейчас я вам расскажу про Винки, – сказал Борис. – Было время, когда Одинокие – это название группы, «Одинокий Стон» – так вот, было время, когда мы колесили по всей стране, играли в разных притонах. Иногда влипали в разные нехорошие ситуации – понимаете, о чем я? Кто-то напивался или обкуривался до чертиков, а это на всех по-разному действует, иные от этого звереют. – Музыкант напряг монументальный бицепс. – Короче, иногда приходилось заняться делом. – Он стрельнул глазом на Майло. – Вы, похоже, тоже в свое время в футбол играли.
Лейтенант улыбнулся.
– Защитник.
Чемберлен стукнул себя кулаком в выпирающую пектораль.
– Был центрфорвардом. Пока не обнаружил, что на свете есть Лео Фендер
[37]. Короче, я что хочу сказать: лучшая защита – нападение, и в былые дни нам нередко случалось подраться. Мы с Чаком и Зебом – это другие ребята из нашей группы – мы втроем немало задниц напинали. Но не Винки. Как только дерьмо, бывало, ударит фанатам в голову, так он уже сидит в фургоне или в другом каком месте, где его драгоценному носу не достанется так, как моему. – И он потер упомянутый приплюснутый орган ладонью.
– Конфликтобоязнь, – заключил Майло.
– Хм… ну, типа того. Короче, Винк пойдет на что угодно, только чтобы без крови.
– Даже если ему угрожают.
– Особенно если ему угрожают, – сказал Чемберлен. – В те дни нас это здорово бесило; мы-то думали, что все должны быть заодно, понимаете?
– Как мушкетеры.
– Ага, типа того.
– Но на Винки нельзя было рассчитывать, – сказал я.
– Ага. Уроды начищали нам хохотальники, и мы им тоже спуску не давали, а он отсиживался в фургоне. Ну, он, конечно, парень мелкий и все такое, но все же…
– А как на потасовки реагировала Ри? – спросил я.
Чемберлен уставился на меня.
– Она же девчонка, что она могла сделать? И вообще, вы что, думаете, она вечно торчала с нами? Ничего подобного. Иногда ездила с нами в туры, но лишь иногда.
– А в процессе чистки хохотальников они никогда рядом не крутились?
– Мне-то откуда знать? – фыркнул Борис. – Все это сто лет назад уже было, кто теперь помнит такую ерунду?
Я сказал:
– Мы вот что хотим узнать: были ли какие-то особые отношения между Винком и Ри?
– Друзья они, да мы все друзья.
– Достаточно близкие, чтобы обратиться за помощью, когда нужно?
– Да к чему вы клоните-то?
– Ладно, вот факты, – сказал Майло. – Ри и Винки свалили из города в ту самую ночь, когда грохнули Конни, а машину Ри сегодня обнаружили на стоянке у вокзала Юнион-Стейшн.
– Иди ты!
– Хотел бы, да не могу, Борис.
Чемберлен потер лысину.
– Наверняка тут есть какое-то объяснение.
Мы ждали.
– Ну, не знаю, – продолжил он, – может, им захотелось уединиться. Такое ведь бывает?
– Что бывает?
– Совпадения. Жизнь – странная штука.
– Конни убивают, а Ри и Винки в тот же вечер припадает нужда вдвоем отправиться в путешествие, – сказал Майло.
Чемберлен вскинул руки.
– Больше мне нечего вам сказать.
– Больше? Да мы и так не много услышали.
– Это потому, что я ничего не знаю. Или вы что хотите, чтобы я что-нибудь выдумал?
– Хорошее название для песни, – сказал Майло.
– А?
– «Я ничего не знаю».
– А-а… не знаю, может быть. – Чемберлен подошел к стойке с гитарами, взял с нее «Фендер», скользнул большим пальцем по грифу.
– Отличная техника, – сказал я.
– Держу себя в форме.
– Детектив Перуджа позвонит сегодня, – сказал Майло. – Если вспомните что-нибудь серьезное про Ри и Винки, позвоните мне, лады?
– Ага, конечно. – Чемберлен начал поворачиваться к нам спиной.
– Еще один вопрос, – сказал я. – Как вы думаете, почему именно вас и Винки Конни заподозрила в том, что вы можете иметь отношение к рождению Рамблы?
Тело Чемберлена так и осталось стоять к нам спиной, а голова крутанулась почти на сто восемьдесят градусов.
– Наверное, потому, что мы часто вместе ходили на вечеринки.
– А других причин нет?
– В смысле?
– Ну, может, в последнее время происходило что-то такое, из чего она могла заключить…
– Так, – сказал он. – Выкладывайте все по порядку.
Его рот закрылся плотно, словно коробка. Мы ждали.
– Ладно, короче, пару месяцев назад играем мы концерт в клубе, и вдруг заявляется Конни собственной персоной. Садится за задний столик, берет себе воды, делает вид, что пришла песни послушать, хотя самой-то на музыку плевать, это она нас проверить решила, а зачем – мы и понятия не имеем. Наверное, из-за Ри. Та в тот вечер тоже была с нами. Вернее, за стойкой. Заменяла Чака. Чак – хозяин клуба, и он же играет в группе на ударных, так что, когда он барабанит, ему нужна помощь, а его регулярного бармена в тот вечер не было. Вот почему Ри разливала выпивку и сначала даже не заметила Конни. Потом, когда песня кончилась, я посмотрел туда, где она сидела, но ее уже и след простыл. Я еще подумал: «Ну, и слава богу!» Потом у нас был перерыв, мы отдыхали, а Ри с Винки… ну, так… подурачились чуток, ничего серьезного. Ри ведь сердечная девчонка… ну, вы понимаете. Но у меня с Ри даже такого никогда не бывало – так, дружеский поцелуй, и всё.
Сыр из багрового стал свекольным.
– И тут опять появляется она и смотрит.
– Конни?
– Наверное, она и не уходила никуда… ну, может, только нос припудрить, не знаю. Короче, сидит она за задним столом и смотрит на нас так, будто мы – черви в навозе. Потом встала с такой ухмылкой на своей противной роже и ушла. А Ри скоро получила повестку в суд.
