– Помощник шерифа Ниб.
Тот толстошеий служака, которого я встречал в суде по делам опеки.
Однако сегодня его голос звучал более человечно.
– Доктор, спасибо, что перезвонили. К сожалению, судья задерживается на заседании, так что в кабинет мы вернемся только завтра.
Надо же, какая неожиданная теплота… Может, и его заодно повысили?
– Я могу заглянуть в течение дня.
– Вам будет удобно в час?
– Конечно.
– Вот и хорошо, – сказал он. – Я передам судье.
* * *
На следующий день в двенадцать сорок пять пополудни я подъезжал к Гранд-стрит, когда мне на сотовый позвонила Нэнси.
– Хорошо, что дозвонилась. Слушайте, я задерживаюсь, застряла за ланчем в Маленьком Токио. Может, подъедете сюда? Перекусите заодно, если еще не ели, я угощаю.
– Предложение принято.
Она дала мне адрес «Оушн-Парадайз», на Первой улице – я там уже бывал. Второй этаж небольшого торгового центра, построенного во времена, когда Япония считалась серьезной финансовой угрозой. Приличные кафешки, сувенирные магазины, забитые всякой всячиной, классический суши-бар. Раньше я и сам время от времени заглядывал сюда, когда мне приходилось давать показания в суде.
За прошедшие с тех пор годы здание слегка увяло, на фасаде появились потеки от дождя, количество магазинов уменьшилось. Дыра зияла и на месте бывшего суши-бара. Однако во всем есть свои преимущества: зато теперь здесь дешево, а на парковке всегда есть свободные места, так что через десять минут я уже подходил к кабине Нэнси.
«Оушн-Парадайз» был небольшой, чрезмерно освещенной комнатой, где пахло морской водой и жареной рыбой. В аквариуме плавали темные штуковины, похожие на каракатиц. Нэнси пила «Перье» и палочками ковыряла в чашке рис, выложенный поверху зажаренными до хруста колесиками-паучками.
В ресторане почти не было посетителей, не считая трех пожилых азиаток и пары людей в форме цвета загара, расположившихся за центральным столом. Помощник шерифа Ниб, чьи очки с бронзовыми стеклами лежали сейчас у его правого локтя, сидел лицом к лицу с женщиной примерно одного возраста с ним. Худенькая, но широкогрудая, с седыми кудряшками и в очках без оправы, она жевала кусочек суши маки. Когда при виде меня женщина широко улыбнулась и помахала мне рукой, я сообразил, что она тоже служит в суде и я встречал ее раньше. Разговорчивая, она была приписана к суду по делам об опекунстве, где всегда старалась подбодрить всех, особенно в самых напряженных ситуациях. Как ее зовут, я так и не запомнил. Она продолжала улыбаться.
Я отклонился от своего маршрута.
Бейджик на ее форме гласил «У. Ниб». На рукаве были сержантские нашивки. Она сказала:
– Здрасте, док. Ну вот, теперь вы знаете всю нашу семейку. Как Хэнк, не грубил вам?
– О нет, он вел себя отлично.
– Я и не сомневалась. – Она расхохоталась.
Хэнк Ниб вяло улыбнулся.
– Здрасте, док, рад встрече. Как вы, появитесь у нас еще в ближайшее время?
– Пока не планирую.
– Повезло вам, а то у нас там прямо дурдом… Приятного аппетита.
Я сел напротив Нэнси.
– Знакомы с Виллой? – спросила она.
– Видел ее в суде.
– Они с Хэнком – настоящий пример для всех нас, женаты уже целую вечность.
– Бывает.
– А вы – в счастливом браке?
– Давно живу с одной женщиной.
– Но без бумажек, да? – сказала судья. – Что ж, такие теперь порядки… «Голубые» жаждут легитимности, остальные не знают, как от нее отделаться. Я-то сама не против официальных отношений, только вот все никак подходящего кандидата не найду с тех пор, как отшила своего первого, лузера.
Она кивнула на официантку и спросила:
– Меню?
– Необязательно, – ответил я, а когда женщина все же подошла к нашей кабине, заказал зеленый чай и немного сашими.
Нэнси заглянула в свою чашку.
– Можете пока угоститься отсюда.
– Что это?
– Младенцы-осьминожки. Жестоко, наверное… Бедняжкам не дали даже шанса. Хотя то же самое можно сказать о детях, чья судьба приводит их в суд по делам опеки – те же пешки.
Я засмеялся.
– Люди вообще дерьмо, – сказала она вдруг с неожиданным жаром. – Наверное, тем, кто не может с этим смириться, нечего и носа совать в мою профессию. Или в вашу. Особенно в вашу. Как вы с этим справляетесь?
– Делаю, что могу, и стараюсь не зацикливаться на работе.
Нэнси задумалась над моими словами и как-то помрачнела. Принесли мой заказ, и это вывело ее из задумчивости.
– Бон аппетит. Хотите знать, почему я вас вызвала? Потому, что чокнутая Конни Сайкс пыталась убить меня, а тут я узнала, что ее саму недавно убили. Как вы понимаете, все это могло бы чрезвычайно осложнить мне жизнь, причем на самом неподходящем уровне.
– Перевод к «белым воротничкам»?
– Ожидание завершения процедуры перевода – к слову о бюрократическом аде. Надо еще пройти через целую кучу всякой ерунды, чем я и занималась вчера на Коммонвелф.
– Проводили беседы?
– Отдавала должное председателю. Дела о больших деньгах – отдельная вселенная, Алекс. Там и размах шире, и последствия ощутимее. А с федералами, которые нынче во все суют свой нос, малейший намек на что-то неподобающее уже может вызвать целый скандал. Хотя в отношении сумасшедшей доктора Конни я все сделала правильно.
– Она и меня тоже хотела убить, – сказал я.
Ее палочки замерли в воздухе. Крошка-головоног шлепнулся на стол, перекатился брюшком кверху и замер.
– Шутите.
– Ни грамма. – И я рассказал ей о готовившемся покушении.
– Вот черт, – сказала судья. – Прямо маньячка какая-то. – Она криво улыбнулась. – Это, случайно, не вы ее в ответ?.. Шутка.
Я проглотил кусочек сашими.
– Извините, нервы ни к черту. Так, значит, она хотела отделаться от нас обоих? А больше в ее списке никого не было?
– Нет, насколько я знаю.
– Вот это да… К такому надо привыкнуть. А что, у нее с головой что-то было не в порядке?
– Видимо, да, и многое.
– Ну, давайте, рассказывайте – вы же эксперт.
– Я не занимался подробной оценкой ее психики, Нэнси.
– Почему нет?
– Все, что мне необходимо было знать по вашему делу, это что ее обвинения в адрес сестры безосновательны. А это выяснилось практически сразу.
– Очевидно. Сумасшедшая женщина обращается в суд – какая трата ресурсов всей судебной системы… Вы себе представить не можете, сколько подобной ерунды проходит в этом суде через мои руки – люди заполняют бумажки просто потому, что научились писать, вот и всё. Господи, когда я уже оттуда выйду!
