Острый, горький запах крови достиг даже крыши. К нему примешивался запашок мочи и дерьма.
Кто-то умолял о пощаде, кто-то гордо отказывался сдаваться, хотя ни то ни другое не имело смысла: последыши Морда ни с кем не вступали в переговоры. Единственной формой подчинения, которую они признавали, была смерть.
Когда все закончилось, пол цеха представлял собой кошмарную картину, нарисованную кусками тел и потоками крови.
Грубо очерченный круг, образованный красными, желтыми, темными мазками, будто проведенными метлой или шваброй. Казалось, вот-вот ты заметишь в их хитросплетениях некий смысл. То там, то здесь выделялись завихрения и плотные пятна, еще не тронутые лапами художников. Мне чудилось, что я смотрю на срез Мордова мозга.
Когда они со всем покончили, и размытые, подобные мельтешению крылышек колибри движения последышей Морда стихли, они вновь стали медведями. Медведями, которые в отличие от своего прародителя не умели летать.
Медведи, чей золотой мех был покрыт кровью, бродили, разглядывая плоды своей битвы, ворчание, рычанье и покашливание вырывалось из их глоток, звери то вставали на задние лапы, то вновь опускались на все четыре. Они принюхались, и запах им нравился. Потом, довольно сопя и урча, скатили в центр оставшиеся целыми детские головы.
Они успокоились, и я смогла их сосчитать. Пятеро последышей шутя расправились с двадцатью пятью дикарями.
Тем не менее, хотя последыши не понесли потерь, когда спала горячка битвы и утих боевой задор, стало несложно заметить, во что им обошлась победа: медведи двигались куда медленнее, чем нормальные звери, по их шкурам то и дело пробегала дрожь, а среди рыка нет-нет да и прорезался жалобный стон. В прежней их скорости было что-то неестественное. Что-то, за что они платили последующей вялостью, совсем как люди, отходящие от амфетаминов. Следовательно, последыши были уязвимы, если подстеречь их после боя.
– Мрккккккк, – прогудел один другому.
– Мрркккккккрыв, – откликнулся третий.
– Мрррккккооосссть.
Прорычав все это, пятеро последышей Морда, отяжелевшие и вялые, но по-прежнему опасные, начали подниматься по лестнице на крышу. За ними тянулись отпечатки кровавых лап.
То, что во время побоища я оставалась наполовину спеленута Борном, ничего не значило: он продолжал потихоньку разговаривать со мной, протянув одну из ложноножек к самому моему уху. Если это помогало ему не впасть в панику и не полезть в мясорубку, то и ладно. Я словно сомнамбула отвечала что-то, захваченная зрелищем резни, как никогда ясно осознавая уязвимость собственного тела.
– Плохо-плохо-плохо, – используя свой обычный лексикон, бормотал Борн, наблюдая за умирающими дикарями. – Расточительство. Большое расточительство. Они растратили все впустую.
Словечко «расточительство» было новеньким для него.
– Они умирают, Борн, – пояснила я. – Их убили.
– Их больше нет здесь. И там тоже их нет.
Там? Я не была уверена, что хотела знать, где находится это «там».
– Когда они это делают?
Еще один странный вопрос.
– Сейчас, Борн. Они умирают прямо сейчас. На наших глазах.
При этом я не могла отделаться от подозрения, что он видит куда больше меня.
– Тогда зачем они это делают? Зачем?
Удовлетворительного ответа на этот вопрос у меня не было. То есть вообще. Как и на то, почему Борн больше не казался испуганным. При том, что именно сейчас к нам вверх по лестнице топали последыши Морда и дрожь ступеней не оставляла сомнений в исходе дела.
– Борн, ты не мог бы нас спрятать? – попросила я.
– Спрятать? От кого? – Борн, почувствовав мою нервозность, тоже занервничал.
– От медведей.
– Медведей?
– Тех, которые поднимаются по лестнице!
– Спрятать…
Момент для коммуникационного сбоя и прочих проблем перевода был самым неподходящим.
– Стать камнем. Ты можешь притвориться камнем? Но так, чтобы я находилась внутри тебя и могла дышать?
Я уже знала, что он умеет превращаться в камень. Так почему бы не попробовать? Хоть какой-то шанс.
– Ты же запретила мне быть камнем, – заметил Борн.
– Забудь об этом! Забудь! Теперь ты можешь быть камнем. Ведь ты можешь?
– Да, я могу! – Борн воспылал энтузиазмом. – Я положу тебя внутрь!
– И ты сможешь оставаться камнем, что бы ни случилось? Сможешь? Лежать тихо-тихо, как всамделишный камень?
Медвежий топот все ускорялся, похоже, последыши восстанавливались. Они должны были появиться на крыше с минуты на минуту.
– Я смогу быть камнем.
– А пахнуть как камень? Как настоящий камень?
– Смогу!
– Тогда давай! Только быстрее!
– Хорошо, Рахиль.
Борн раскрылся, развернулся, высоко приподнялся и рухнул на меня волной. Оказавшись в его центре, я свернулась клубочком, сдавленная ворсистой, как бы резиновой плотью.
Я ничего не видела.
И ничего не могла сделать.
Я находилась внутри Борна, как в ловушке, оставалось только надеяться, что снаружи он действительно выглядит камнем.
В темноте я всегда чувствовала себя неуверенно. Она напоминала мне о временах, когда я, еще маленькая, должна была прятаться вместе с родителями. В темноте, тесноте, в ямах, в туннелях… Мы таились, ожидая, что нас вот-вот обнаружат, раскроют, заметят. Надо было сидеть тихо-тихо, почти не дыша, пока опасность не минует. Когда я попала в город, моя паника в подобных ситуациях только возросла.
Медвежье сопение все приближалось, яростный рык, в котором звучала незамутненная звериная жажда крови. То и дело звучали сдавленные хриплые слова их формирующегося языка:
– Мрррккккккк. Мррррррк. Мрррррк.
Мне стало трудно дышать, трудно контролировать свое дыхание. Мое положение было небывалым и вместе с тем привычным. В одном мире я находилась внутри живого кокона, продолжавшего оставаться для меня необъяснимой тайной, при всей моей любви к нему. В другом мире я пряталась в пещере от диких зверей. Измерения привычности и неизведанности столкнулись во мне. Как в тумане, я вновь увидела странный лисий глаз, мертвых астронавтов, необычный кусок мяса в приготовленной для меня ловушке. Увидела подрагивающий Мордов бок.
И пожалела, что со мной нет Вика. Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь, на крыше, чтобы объяснил, что еще можно предпринять. Чтобы все исправил и прогнал последышей Морда. Наверняка он знал, как это сделать. Борн же был всего лишь ребенком. И к тому же просто камнем.
Минутой спустя я услышала, как медведи ходят вокруг Борна-камня. И тут клаустрофобия меня доконала. Я уже готова была заорать, умоляя Борна выпустить меня наружу. Я не могла дышать. Я не могла рассуждать.
