Своим примером я учила его постоянно, даже в мелочах, даже не понимая, что учу. Учила самым своим незначительным поступком, а не только во время уроков. Я учила его всей своей жизнью, и мне очень захотелось вернуться в прошлое и кое-что там подправить. Например, не лазить в квартиру к Вику. Как бы мне хотелось, чтобы я сама была лучше.
«Рахиль не может защитить меня от Морда, а я не могу защитить ее от самого себя».
Борн различными путями говорил мне: «Я не могу остановиться». Не могу перестать расти, не могу перестать быть тем, кто я есть, не могу перестать убивать людей. А я только затыкала ему рот, игнорировала его, пытаясь представить все так, будто он был не тем, кем был в действительности, тем самым предавая его.
Потому что Борн был именно тем, кем он был.
Я не хотел уходить из квартиры Рахиль. Но я был должен. Иначе не знаю, что бы с ней сталось. Я продолжаю есть ящериц, но этого недостаточно. Может быть, если я буду жить самостоятельно, все наладится. Может быть, я обрету над собой контроль.
Особо отмечались дни, когда он выходил наружу и «мог сопротивляться» или «не мог сопротивляться». Он систематизировал признаки. Занимался самопознанием. Экспериментировал с заменителями. Но самой эффективной заменой было, как он знал, самое худшее, и он не мог, не мог остановиться и убивал людей, чтобы не убить меня. Он даже не мог ни с кем об этом поговорить, в итоге впав в отчаяние.
Борн рос, и росла куча рубашек в его шкафу.
Становление… но чего? И где… начало?
Он был еще более одиноким, чем мне представлялось. И куда более отчаявшимся. По-другому не назовешь. Хуже всего оказались те записи, в которых Борн выражал мне «благодарность». Какой хорошей я с ним была, сколькому его научила, сколькому он научился, как он «никогда-никогда» меня не забудет, словно предчувствовал, что однажды его изгонят из Балконных Утесов.
Найденное в квартире Борна не принесло мне облегчения. Но я считала, что и не заслужила его.
* * *
Неделю спустя я увидела Борна. Издалека, в сумерках. Наше затворничество продолжалось, но я вышла на балкон взглянуть на прекрасную грязную реку и порожденные ею тени. Мне было спокойно. Вик потихоньку выздоравливал.
Далеко-далеко внизу я увидела саму себя, бегущую по речному берегу. Я бежала по каменистой земле свободно и легко. Я там была не совсем собой, в любом случае я стояла на балконе, следовательно, там внизу был Борн.
Я даже не думала, что выгляжу такой хрупкой и изящной. Не догадывалась, что Борн так горячо меня любит.
Честно говоря, от одного взгляда на него мое сердце опять защемило, и на один мимолетный, незабываемый миг я почувствовала, что это я бегу вдоль реки, увидела мир глазами Борна, будто и не стояла наверху на балконе.
Ощущение тут же прошло, а Борн, словно зная, что я за ним наблюдаю, сделался вновь самим собой, и я увидела странных зверей, бегущих следом. Маленьких лисиц, кроликов и тех, кто был только похож на лисиц и кроликов.
Я попыталась убедить себя, что Борн стал частью этого города, но утрата была слишком свежа, чтобы думать о нем просто как еще об одном препятствии, угрозе или возможности. Я никогда бы так не смогла.
Вначале я решила, что те животные на него охотятся, но нет, вскоре стало ясно: Борн их ведет. Каким-то образом он руководил ими. Всеми этими забытыми и отверженными существами, на которых город не обращал внимания.
А река продолжала свое движение, унося нас всех вместе с собой.
Часть 3
Что они отняли у Морда и у нас
Через несколько дней после изгнания Борна Морд потерял способность летать. Вероятно, те, кто лишил Медведя этой способности, надеялись застать его врасплох в полете над городом, на то, что он рухнет вниз и издохнет в море собственной крови. Однако этого не произошло. Просто однажды утром Морд проснулся и не смог взлететь. Почувствовали ли мы облегчение? Наверное, но одновременно это стало неким знамением, знаком в череде других знаков, что вещи, от которых все мы зависим, начали меняться.
Морд во всем своем апокалиптическом меховом великолепии восседал посреди бетонной автостоянки, окруженный сопящими, рычащими, хрюкающими последышами, и не мог взлететь. Не мог больше летать, парить и реять в небе, как ни старался. И сколько же было недоумения в его рыке, сколько вопросов в его пыхтении! А затем над городом разнесся громоподобный рев, яростный вздох возмущения. Морд разучился летать, и где-то в городе рухнула по крайней мере дюжина различных культов, а их приверженцы – в смятении разбежались или покончили с собой. Бог перестал быть Богом. Бог принужден был ходить по земле как простой смертный. Бог утратил то, что делало его Богом, исчезла вера, что он будет отныне и вовек, и для многих это стало ударом.
Тем не менее Морд попытался вновь вернуть себе божественный статус. Он рванулся в небо, но получилось только косолапо пробежаться, споткнуться и тяжело грохнуться на все четыре лапы, дробя дорожный бетон. Морд вытянулся во весь рост, каждый его мускул напрягся струной, он во что бы то ни стало хотел вернуться в небо… Так он стоял, а последыши кружили у его ног, хором растерянно рявкая свое «Мрррк-мррк».
Морд снова и снова предлагал себя небу, но каждый раз, что бы он ни делал, оно его отвергало. Он пытался взлететь, разбежавшись на всех четырех, осторожно спрыгнуть с трехэтажного здания, тут же обрушившегося от толчка его лап. Еще одна попытка, теперь уже разбежаться на двух задних лапах, тоже окончилась пшиком. Полдня Великий Медведь провел в тщетных потугах вернуть волшебство, восстановить технологию Компании, позволявшую ему поднимать его телеса к облакам. Но в итоге он пришел к тому, что диктовал инстинкт: принялся топтать развалины, сметая все на своем пути, разбивая дома и круша дымовые трубы, обламывавшиеся, как тонкие соломинки.
Все напрасно. Тогда Морд попытался достичь скорости отрыва, которой он никогда не обладал или попросту в ней не нуждался, но бухнулся обратно после нескольких прыжков, от которых у зрителей перехватило дыхание, потому что начинало казаться, что он все-таки отрывается от земли, что между его брюхом и землей появляется пустое пространство, что его лапы… Однако все это было лишь иллюзией, и он падал, иногда – весьма чувствительно, наверняка заработав себе массу ссадин и кровоподтеков, сравнивая с землей очередной забор или здание.
Иногда, появляясь из поднятых им облаков пыли, Морд пристально смотрел в сторону горизонта, как будто ища там ответ. Но по большей части он просто сидел, вроде бы смирившись с уменьшением своей силы. Сидел и размышлял, водя из стороны в сторону огромной башкой, с любопытством озирая свои владения: кто первым посмеет бросить вызов ослабевшему властителю? Выглядел Морд при этом так, словно его разум обуревали мысли об убийствах, потому что он распознал грядущее и был к нему готов. А еще он был похож на медвежонка, брошенного матерью на произвол судьбы посреди гигантской кучи костей, в которую превратился город.
