Ясное дело, теперь они все, пыхтя от усердия,
наперегонки пытаются угодить мисс Берди. Окружат её навязчивой заботой, втайне
рассчитывая, что старушенция скоро откинет копыта. Им всем не терпится
разбогатеть. Мне приходится прикладывать героические усилия, чтобы не
рассмеяться.
— Замечательно, — говорю я. — Ей было так
одиноко.
— Вы ей и правда по душе, Руди. Вы были добры
к ней. — Голос его искренен и участлив. Я тронут до глубины души.
Мы трясем друг друга за руки и прощаемся.
* * *
Я качаюсь в гамаке, отмахиваюсь от комаров и
глазею на луну. Я понимаю, что скорее всего никогда не увижу больше мисс Берди,
и мое сердце преисполнено печали. Родственнички, опасаясь, как бы бабуся не
взялась за прежние игры с завещанием, не позволят ей ступить и шагу без
надзора. На мгновение мне становится не по себе, ведь я то прекрасно знаю, насколько
она в самом деле богата, но поделиться своей тайной я ни с кем не вправе.
И в то же время я не могу не порадоваться за
несчастную старую женщину. Наконец-то ей удалось вырваться из своей одиночной
камеры и воссоединиться с семьей. Мисс Берди внезапно вновь становится центром
всеобщего внимания, которое так ценит и любит. Я вспоминаю её в Доме пожилых
граждан из Кипарисовых садов. Словно воочию я вижу, как она управляет толпой,
дирижирует стариковским хором, вещает в микрофон, хлопочет над Боско и другими
дряхлыми хрычами. Сердце у неё золотое, но оно жаждет внимания.
Надеюсь, флоридское солнышко пойдет мисс Берди
на пользу. От всей души желаю ей счастья. Но вот сумеет ли кто-нибудь заменить
её в Кипарисовых садах?
Глава 32
Думаю, что этот шикарный ресторан Букер выбрал
не случайно, а потому, что у него есть хорошие новости. На столе сверкает
серебро. Салфетки из тончайшего льна. Надеюсь, что платит за все это
великолепие его клиент.
Правда, Букер опоздал на целых четверть часа,
но это не удивительно — хлопот у него сейчас полон рот. Зато первые же его
слова меня радуют: «Прошел все-таки!». Потягивая воду, я слушаю взволнованный
рассказ о том, как он подал апелляцию в экзаменационный совет. Его ответы
внимательно изучили, повысили оценку на три балла, и вот теперь Букер —
полноправный юрист. В жизни ещё не видел, чтобы, говоря, он расплывался до
ушей. Из всей нашей группы удача после апелляции улыбнулась лишь двоим.
Сара Плэнкмор в их число не попала. До Букера
дошли слухи, что оценку моя бывшая любовь получила настолько низкую, что под
угрозой оказалась даже её работа в престижной прокурорской конторе.
Вопреки желанию Букера, я заказываю бутылку
шампанского и шепчу официанту, чтобы счет он вручил мне. Я чую, что тут пахнет
деньгами.
Приносят еду, тонюсенькие, почти прозрачные
ломтики лосося, столь дивно разложенные и разукрашенные, что мы долго любуемся
ими, не приступая к трапезе. Шэнкл гоняет Букера в хвост и в гриву, заставляя
вкалывать по пятнадцать часов в день, но терпение Чарлин безгранично. Она
готова идти сейчас на любые жертвы, понимая, что впоследствии все воздастся
сторицей. На мгновение мне становится отрадно, что я не обременен женой и
детишками.
Разговор наш переключается на Киплера,
который, оказывается, имел обстоятельную беседу с Шэнклом, после чего быстро
просочились слухи. Юристам вообще трудно бывает держать язык за зубами. Шэнкл
насплетничал Букеру, что, по словам Киплера, приятель Букера, то есть я, сижу
на золотой жиле. Похоже, Киплер уже пришел к выводу, что «Дар жизни» уже у меня
в руках, и вопрос только в сумме, которую присудит мне жюри присяжных. Киплер
дал зарок опекать меня, чтобы до суда ни один волос не упал с моей головы.
Что ж, слухи и правда замечательные.
Букер спрашивает, что я ещё поделываю. Звучит
это так, словно Киплер проговорился, что кроме иска Блейков я ничем другим не
занимаюсь.
За творожным пудингом Букер упоминает, что у
него есть куча дел, которые могли бы меня заинтересовать. Затем поясняет. Речь
идет о «Раффинзе», одной из крупнейших в Мемфисе фирм по торговле мебелью.
Владеют фирмой темнокожие, а филиалы разбросаны по всему городу. «Раффинз»
знают все — по вечерам их агрессивные рекламные ролики предлагают совершенно
немыслимые скидки, причем продается мебель исключительно в рассрочку. По словам
Букера, годовой оборот компании достигает восьмидесяти миллионов, а
представляет их интересы контора Марвина Шэнкла. «Раффинз» берет колоссальные
кредиты, а неплательщиков у них хоть пруд пруди. Таков уж их бизнес. И вот
контора Шэнкла буквально завалена делами по несостоятельности покупателей
раффинзовской мебели.
Не угодно ли мне взяться за подобные дела?
Взыскание просроченных долгов — не то занятие,
ради которого смышленые и честолюбивые школяры грызут гранит науки в
юридических колледжах. Чаще всего должники это довольно малообеспеченные люди,
которые приобрели в рассрочку дешевую мебель. А клиент не хочет забирать свою
мебель назад, предпочитая получить деньги. В большинстве случаев дело вообще
обходится без тяжбы или рассматривается в отсутствие ответчика, однако адвокату
приходится изрядно покрутиться, чтобы получить причитающееся вознаграждение.
Порой это бывает довольно опасно. Года три назад, например, один должник нанес
адвокату огнестрельное ранение (по счастью, не смертельное), когда вместо
жалованья на работе ему вручили уведомление суда о наложенном на домашнее
имущество арест.
Чтобы заниматься такими делами адвокату было
выгодно, их должно быть много, ибо стоимость каждого иска редко превышает
несколько сотен долларов. Закон же требует, чтобы адвокатам компенсировали
затраченные усилия и время.
Работа эта довольно неблагодарная, но тем не
менее (и именно потому Букер предлагает мне за неё взяться) она оплачивается.
Гонорары скромные, однако в итоге набегает сумма, которой хватает уже не только
на хлеб, но и на масло.
— Могу сразу отвалить тебе хоть полсотни дел,
— говорит Букер. — Со всеми причиндалами. И помогу тебе оформить первых
несколько штук. У нас это на поток поставлено.
— А каково среднее вознаграждение?
— Трудно сказать, — пожимает плечами Букер. —
Из некоторых должников не удается и цента выбить. Одни съезжают из города,
другие разоряются. И все же на круг около сотни баксов, наверное, набегает.
Сто баксов помножить на полсотни — выходит
пять тысяч.
