— В жизни с подобным не сталкивался, — быстро
добавляет Кили.
Драммонд славится умелой подготовкой, и
наверняка заранее отрепетировал эту сцену.
— Откровенно говоря, Руди, я опасаюсь его
непредсказуемости, — говорит Драммонд.
— Он нас просто ногами топчет, — негодующе
трясет головой Кили.
Что ж, Киплер у них и правда — бельмо на
глазу, но и поделом им. За убийство молодого парня их необходимо вывести на
чистую воду. Я молчу, вежливо выслушивая их стенания.
Оба в унисон прикладываются к стаканчикам,
затем Драммонд говорит:
— Я бы хотел уладить это дело миром, Руди.
Поверьте, наши позиции достаточно крепки, и мы не сомневаемся в благоприятном
для нас исходе. При равных шансах, мы бы выиграли дело уже завтра. Я уже
одиннадцать лет не знаю поражений. Судебные баталии — моя излюбленная стихия.
Но этот судья настолько предубежден, что просто пугает меня.
— Сколько? — прерываю я его
разглагольствования.
Оба ежатся и елозят, словно страдают от
острого геморроя. Болезненная тишина, затем Драммонд говорит:
— Мы готовы удвоить сумму. Сто пятьдесят
тысяч. Ваша доля — тысяч пятьдесят, а ваш клиент получит…
— Считать я и сам умею, — говорю я. Нечего ему
совать нос в мои дела. Он прекрасно знает, что я нищ как церковная крыса, а пятьдесят
тысяч для меня — недосягаемая мечта.
Пятьдесят тысяч долларов!
— И что мне делать с вашим предложением? —
спрашиваю я.
Кили и Драммонд обмениваются озадаченными
взглядами.
— Мой клиент мертв. На прошлой неделе мать его
похоронила, а теперь вы хотите, чтобы я предложил ей эти деньги в порядке
отступного.
— Было бы вполне этично…
— Только не читайте мне лекцию по этике, Лео.
Хорошо, будь по-вашему. Я передам ей ваше предложение, но готов держать пари,
что она пошлет вас к черту.
— Мы скорбим о смерти мальчика, поверьте, —
голос Кили преисполнен печали.
— Да, мистер Кили, я вижу, что вы убиты горем.
И я передам ваши соболезнования семье покойного.
— Послушайте, Руди, мы ведь только хотим как
лучше, — неловко говорит Драммонд.
— Где же вы раньше были? — не выдерживаю я.
Воцаряется молчание, мы все потягиваем свои
напитки. Драммонд улыбается первым.
— Скажите, Руди, чего хочет эта дама? Чем мы
можем ей помочь?
— Ничем.
— Почему?
— Вы бессильны ей помочь. Ее сын умер, и вам
не воскресить его.
— Зачем тогда доводить дело до суда?
— Чтобы разоблачить ваши махинации.
И снова они ежатся в креслах. И обиженно
хмурятся. И пьют виски с содовой.
— Она хочет вас изобличить, а потом — пустить
по миру, — добавляю я.
— Мы ей не по зубам, — заносчиво говорит Кили.
— Это мы увидим. — Я встаю и тянусь за
портфелем. — Можете меня не провожать.
Глава 38
Медленно, но верно в нашей конторе начинают
накапливаться признаки деловой активности, достаточно пока скромной и
непритязательной. Повсюду разложены стопки тонких папок; мы стараемся держать
их на виду, чтобы они сразу бросались в глаза случайно забредшему клиенту. Я
веду почти дюжину дел, ожидающих рассмотрения в суде — в основном, это мелкие
преступления, хотя есть среди них и несколько довольно серьезных. Дек уверяет,
что у него скопилось уже около тридцати дел, но, на мой взгляд, он
преувеличивает.
Телефон теперь звонит все чаще и чаще.
Требуется немало самообладания, чтобы заставить себя пользоваться аппаратом, в
котором установлено подслушивающее устройство, и мне каждый день приходится
себя преодолевать. Я всякий раз напоминаю себе, что это вторжение в нашу
частную жизнь было осуществлено лишь после вынесения судебного постановления.
Ордер подписал судья, а раз так, то ничего противозаконного тут нет.
Передняя комната по-прежнему заставлена
взятыми в аренду столами, на которых громоздятся документы из дела Блейков, и
зрелище это внушает уважение: да, в этой конторе трудятся серьезные люди.
Как бы то ни было, выглядит наша контора
оживленнее. После нескольких месяцев совместной деятельности наши
среднемесячные накладные расходы не превышают каких-то жалких тысячи семисот
долларов. Совокупный же доход в среднем составляет три тысячи двести, так что
на жалованье, которое мы с Деком делим на двоих, и из которого предстоит ещё
уплатить налоги, остается всего полторы тысячи.
И все же мы сводим концы с концами. Наш самый
выгодный клиент — Деррик Доуген, и в случае, если нам посчастливится
договориться о выплате ему двадцати пяти тысяч баксов (это верхний предел
страховки Доугена), тогда дышать нам сразу станет легче. Не знаю — почему, но
мы надеемся, что дело это разрешится до Рождества. Особого смысла в этом нет,
ведь дарить подарки мы с Деком никому не собираемся.
Я собираюсь в течение всех праздников
заниматься делом Блейков. Февраль уже не за горами.
* * *
В сегодняшней почте нет ничего необычного.
Вернее — почти ничего. Как ни удивительно, но среди груды конвертов нет ни
одного с эмблемой «Трень-Брень». Случай настолько редкий, что я глазам своим не
верю. А вот вторая неожиданность настолько меня потрясает, что я с минуту
бесцельно слоняюсь по конторе, собираясь с мыслями.
Конверт крупный, квадратной формы, мои
фамилия, имя и адрес написаны от руки. Внутри — приглашение посетить
предрождественскую распродажу золотых цепочек, браслетов и ожерелий в ювелирном
магазинчике нашего торгового центра. Такие приглашения приходят с каждой
почтой, и обычно я выбрасываю их сразу, не читая.
Но внизу этого, под расписанием работы
магазинчика изящным почерком выведено имя: Келли Райкер. И больше ничего. Ни
строчки. Только имя.
* * *
Вот уже почти час я брожу по торговому центру.
Наблюдаю за детишками, которые катаются на коньках по льду, залитому прямо
посреди торговых рядов. Ватаги подростков бороздят сверкающую ледяную гладь. Я
покупаю на втором этаже какую-то разогретую китайскую снедь на тарелочке и
уплетаю её, опираясь на балюстраду, прямо над ледовым катком.
