— Хорошо. Скоро нам уже будет не о чем
разговаривать.
— Это точно.
Мы разжимаем ладони и несколько минут
сосредоточенно пялимся на экран. Затем Келли медленно поворачивается, опираясь
на подлокотник. Наши лица разделяют считанные дюймы.
— Мне так хотелось увидеть тебя, Руди, —
шепчет она.
— Ты счастлива? — спрашиваю я, легонько
прикасаясь к её щеке. Ерунда — разве может она быть счастлива?
Келли мотает головой.
— Нет, я бы так не сказала.
— Чем я могу тебе помочь?
— Ничем. — Она закусывает губку, и мне
кажется, что глаза её увлажняются.
— Ты должна принять решение, — говорю я.
— Какое?
— Забыть меня, или подать на развод.
— Я думала, ты мой друг.
— Я тоже одно время так думал. Но это
неправда. Это уже не дружба, и мы оба это понимаем.
Мы вновь таращимся на экран.
— Мне пора идти, — говорит наконец Келли. —
Обеденный перерыв заканчивается. Прости, что отняла у тебя столько времени.
— Ты его вовсе не отняла, как раз наоборот. Я
очень рад тебя видеть. Но впредь я не хочу встречаться с тобой, урывками. Либо
ты подаешь на развод, либо обо мне забываешь.
— Я не могу тебя забыть.
— Тогда давай подадим на развод. Прямо завтра.
Я помогу тебе избавиться от этого мерзавца, и вот тогда нам никто больше не
помешает.
Келли наклоняется, чмокает меня в щеку и
исчезает.
* * *
Не посоветовавшись со мной, Дек умыкает свой
телефонный аппарат из конторы и несет его Мяснику, который в свою очередь
показывает телефон своему знакомому из какой-то полувоенной организации. По
словам этого знакомого, подслушивающие устройства, установленные у нас,
разительно отличаются от «жучков», которые находятся на вооружении у ФБР и
других секретных служб. Изготовлен «жучок» в Чехословакии, чувствительность и
качество у него довольно невысокие, а приемник должен располагаться поблизости.
Одним словом, полиция и федеральные агенты не имеют к этим микрофонам никакого
отношения.
Все это Дек докладывает мне за чашкой кофе,
когда до Дня благодарения
[7]
остается всего неделя.
— Кто-то другой нас подслушивает, — нервно
поеживаясь, бормочет Дек.
Я слишком ошеломлен, чтобы хоть как-то
прокомментировать его слова.
— Но — кто? — любопытствует Мясник.
— Откуда мне знать? — кипячусь я. А чего этот
тип сует нос в чужие дела? Пусть только он оставит нас одних, и я устрою Деку
разнос — какого черта он доверился этому головорезу! Я буравлю своего
компаньона свирепым взглядом, а Дек отворачивается и нервно озирается по
сторонам, словно боясь, что из углов повылезают подосланные убийцы.
— В общем, это не феды, — констатирует Мясник.
— Благодарю покорно.
Мы расплачиваемся за кофе и возвращаемся в
контору. Мясник снова проверяет телефонные аппараты, просто так, на всякий
случай. «Жучки» на месте, ничего не изменилось.
Вопрос лишь в том, кто все-таки нас
прослушивает?
Я уединяюсь в своем кабинете, запираю дверь и
убиваю время в ожидании, пока Мясник уйдет. Тем временем в голове моей
созревает гениальный план. Вскоре Дек стучит в дверь — негромко, чтобы услышал
только я.
Мы обсуждаем мой замысел. Дек уходит, садится
в машину и катит в суд. Полчаса спустя звонит и отчитывается о новых клиентах,
которых якобы нашел. А заодно интересуется, не нужно ли мне чего-нибудь от
него.
Несколько минут мы болтаем о том, о сем, а
потом я и говорю:
— Угадай, кто теперь согласен идти на мировую?
— Кто?
— Дот Блейк.
— Дот Блейк? — недоверчиво переспрашивает Дек.
Выходит довольно неубедительно, моему напарнику явно недостает актерского
мастерства.
— Да, я заскочил к ней поутру, торт привез.
Говорит, что у неё нет больше сил судиться. Словом, она уже согласна принять от
них отступные.
— Сколько?
— Она хочет получить сто шестьдесят тысяч.
Драммонд предлагал сто пятьдесят, и ей кажется, что, подняв ставку ещё на
десять кусков, она хоть какую-то победу одержит. Бедняга считает себя искусным
дельцом. Я пытался её переубедить, но Дот упряма как ослица, сам знаешь.
— Не уступай ей, Руди. Дельце стоит целого
состояния.
— Я и сам это прекрасно знаю. По мнению
Киплера, верхнего предела санкций в этом деле не существует, однако с моральной
точки зрения я должен связаться с Драммондом и передать, что мы готовы на
уступки. Таково желание нашего клиента.
— Не надо, Руди. Сто шестьдесят тысяч это
курам на смех. — В голосе Дека звучит столь искреннее негодование, что я с
трудом удерживаюсь от смеха. Я слышу, как он нажимает кнопки калькулятора,
пытаясь определить свою долю от ста шестидесяти тысяч. — Думаешь, они и правда
готовы выложить такую сумму? — спрашивает он наконец.
— Не знаю. У меня создалось впечатление, что
сто пятьдесят тысяч это потолок. Но торговаться я не пробовал. Если «Прекрасный
дар жизни» готов расстаться с полутораста тысяч, то что для них ещё десять?
— Давай обсудим это ещё разок, когда я приеду,
— предлагает Дек.
— Хорошо, — охотно соглашаюсь я. Мы
одновременно вешаем трубки, и вот, по прошествии получаса Дек восседает за моим
столом напротив меня.
* * *
На следующее утро телефон звонит уже без пяти
восемь. Дек в своем кабинете поспешно хватает трубку, потом сломя голову
несется ко мне.
— Это Драммонд!
Вывернув карманы, мы с Деком приобрели за
сорок долларов портативный магнитофон в ближайшем магазине «Рэдио-шэк». Он
подсоединен к моему телефонному аппарату. Остается только надеяться, что запись
не скажется на работе подслушивающего устройства. По мнению Мясника, никаких
помех возникнуть не должно.
— Алло, — говорю я, стараясь подавить дрожь в
голосе.
— Доброе утро, Руди, это Лео Драммонд, —
приветливо говорит адвокат. — Как поживаете?
