По законам профессиональной этики, мне следует
предупредить его о том, что наш разговор записывается. Однако мы с Деком
решили, что делать этого не стоит. Мы бы ничего не добились. Да и о какой этике
может идти речь, когда имеешь дело с такими нечистоплотными противниками?
— Прекрасно, мистер Драммонд. А вы?
— Все замечательно. Послушайте, я хотел бы
обсудить с вами дату допроса доктора Корда. Я уже разговаривал с его
секретаршей. Двенадцатое декабря вас устроит? В его кабинете, само собой — в
десять утра.
Я надеюсь, что допрос Корда — последний, если,
конечно, Драммонд не найдет ещё какую-нибудь личность, имеющую хотя бы
отдаленное отношение к нашему делу. И все же странно, что он не посчитал для
себя зазорным связаться со мной и обсудить приемлемую для меня дату.
— Меня это вполне устраивает, — говорю я. Дек
с выпученными глазами нависает надо мной.
— Очень хорошо. Много времени это не займет.
Тем более — за пятьсот долларов в час. Возмутительно, правда?
Ага, похоже, мы уже заодно. Адвокаты против
лекарей.
— Чертовски возмутительно, — соглашаюсь я.
— Да, черт знает что. Кстати, Руди, знаете,
что предлагают мои клиенты?
— Что?
— Им совершенно не улыбается торчать в Мемфисе
целую неделю, пока пройдет этот судебный процесс. Все они — занятые люди, на
руководящих постах, им о своих карьерах заботиться надо. Словом, Руди, они
хотели бы уладить дело миром, и я уполномочен предложить вам новые условия. Они
готовы заплатить, но это вовсе не означает, что они признают свою вину, и вы
должны это понимать.
— Угу. — Я подмигиваю Деку.
— Ваш специалист утверждает, что стоимость
операции по пересадке костного мозга колеблется от полутора сотен до двухсот
тысяч, и мы не собираемся оспаривать эти цифры. Давайте предположим — чисто
условно, разумеется, — что расходы по проведению этой операции должны были
оплатить мои клиенты. В этом случае общая сумма выплат составила бы порядка ста
семидесяти пяти тысяч.
— Да, наверное.
— Именно столько мы и готовы предложить. Сто
семьдесят пять тысяч! И все — больше никаких допросов. В течение недели вы
получите от меня чек.
— Боюсь, что это маловероятно.
— Послушайте, Руди, этого парня не воскресить
и за миллиард долларов. Объясните это вашим клиентам. Мне кажется, эта женщина
готова уладить дело. Бывает время, когда адвокат должен вспоминать, что он
адвокат, и брать инициативу в свои руки. Эта бедная старушенция даже не
представляет, что её может ждать во время суда.
— Я поговорю с ней.
— Позвоните ей прямо сейчас. Я ещё час пробуду
здесь, а потом уеду. Позвоните ей — я буду ждать. — Пройдоха, наверное,
прослушивает мой телефон прямо со своего аппарата. Вот почему ему так не
терпится, чтобы я позвонил Дот прямо сейчас — тогда он подслушает наш разговор,
не сходя с места.
— Я сам с вами свяжусь, мистер Драммонд. До
свидания.
Я кладу трубку, перематываю ленту на
магнитофоне и проигрываю её, сделав звук погромче.
Дек сидит, откинувшись на спинку стула, рот
его разинут, заячьи резцы блестят.
— Так это они нас подслушивают! — верещит он,
ошалело качая головой, когда запись заканчивается.
Мы тупо пялимся на магнитофон, словно он
способен объяснить нам, как это случилось. Несколько минут я сижу
парализованный, не в состоянии и рта раскрыть. Даже шевельнуться не могу.
Внезапно звонит телефон, но ни один из нас даже не пытается взять трубку. В
данную минуту мы панически боимся своего аппарата.
— Наверное, надо бы Киплеру сказать, —
сдавленно говорю я наконец. Язык поворачивается с трудом, во рту пересохло.
— Нет, не стоит, — молвит Дек, снимая очки с
толстенными линзами и протирая глаза.
— Почему?
— Давай-ка пораскинем мозгами. Нам известно —
или нам кажется, что известно, — что Драммонд и/или его клиенты прослушивают
нашу телефонную линию. У Драммонда рыльце, несомненно, в пушку — мы его только
что разоблачили. Доказать это мы не в состоянии, поскольку поймать его на месте
преступления невозможно.
— Ну да, он будет все отрицать с пеной у рта.
— Вот именно. И что тогда делать Киплеру? Не
станет же он голословно обвинять этого проходимца. Разве что приструнит ещё
пару раз при свидетелях.
— Драммонд уже привык получать по мозгам.
— А на суде ничего из этого не выйдет. Не
станем же мы жаловаться жюри присяжных, что мистер Драммонд и его клиенты вели
во время следствия грязную игру.
Мы оба задумчиво таращимся на магнитофон и
ломаем головы, пытаясь придумать выход из положения. В прошлогоднем курсе
лекций по этике нам приводили пример адвоката, который осмелился тайком
записать на магнитофон телефонный разговор с одним из своих коллег и был
жестоко наказан. Да, пусть я не прав, но моя вина не идет ни в какое сравнение
с гнусным поступком Драммонда. Вдобавок беда в том, что, предъяви я
магнитофонную ленту в качестве улики, то неизбежно пострадаю сам. А вот
Драммонд выйдет сухим из воды — никто не докажет, что «жучки» установлены по
его приказу. Да и — по его ли? И его ли ведомство нас подслушивает? Может, он
пользуется сведениями, которые поступают от его нечистоплотного клиента?
Нам никогда этого не узнать. Да и по большому
счету это не так уж важно. Главное — Драммонд в курсе дела.
— Мы можем извлечь из этого выгоду, — заключаю
я.
— И я так думаю, — кивает Дек.
— Но мы должны соблюдать осторожность, чтобы
они ничего не заподозрили.
— Да, и я предлагаю вести игру до самого суда.
А уж там мы улучим подходящий момент, чтобы утереть им нос.
И мы с Деком медленно расплываемся до ушей.
* * *
По прошествии двух дней я звоню Драммонду и
передаю ему печальную весть: моя клиентка не хочет брать его грязные деньги. И
ещё я доверительно признаюсь ему: Дот ведет себя очень странно. То при одной
мысли о судебном процессе у неё все поджилки трясутся, то она ждет не дождется,
пока он начнется. Сейчас, например, она снова настроена дать бой.
