— Мы использовали метод химиотерапии. Донни
Рэй пришел в клинику, и я ввел ему катетер в крупную вену под ключицей.
Поначалу ему вводили с помощью круглосуточной капельницы в течение недели
лекарство ара-Ц. Кроме того, в течение первых трех дней, он также получал
идарубицин. Его иначе называют «красная смерть» из-за ярко-красного цвета и
чрезвычайно высокой токсичности — он уничтожает огромное количество клеток в
костном мозге. Кроме того, Донни Рэй получал аллопуринол — препарат против
подагры, которая обычно развивается в результате массовой гибели кровяных
клеток. Донни Рэю также постоянно делали внутривенные промывания, чтобы очищать
почки от продуктов распада. И ещё ему назначили антибиотики и лекарства,
подавляющие размножение грибков. В частности, от грибков он получал амфотерицин
Б. Это чрезвычайно токсичный препарат, вызывающий лихорадку. После приема его у
Донни Рэя температура поднялась до 40 градусов. Подъем температуры
сопровождался сильнейшей дрожью — недаром амфотерицин Б называют иначе «адской
трясучкой». Несмотря на это тяжелейшее лечение, Донни Рэй держался молодцом,
стоически перенося все испытания.
Подобный курс химиотерапии проводится с целью
уничтожить все клетки в костном мозге и попытаться создать окружение, в котором
нормальные клетки размножаются быстрее, чем лейкозные.
— И это случается?
— Лишь на короткое время. И все же применяем
эту схему, хотя и прекрасно осознаем неизбежность рецидива лейкемии, если,
конечно, не провести трансплантацию костного мозга.
— Доктор Корд, вы можете рассказать присяжным,
как проводится эта процедура?
— Разумеется. Это совсем не сложно. После
того, как больному проводят курс химиотерапии, подобный тому, который я только
что описал, и в том случае, если в результате счастливого стечения
обстоятельств удается подыскать генетически совместимого донора, то мы берем у
такого донора костный мозг и внутривенно вводим его реципиенту. Смысл этой
процедуры в том, чтобы полностью заменить злокачественные клетки костного мозга
здоровыми.
— И Рон Блейк был для Донни Рэя генетически
совместимым донором?
— На все сто процентов. Они ведь однояйцовые
близнецы, а это просто идеальное сочетание. Тем более, что мы провели анализы и
убедились в полном совпадении. Успех был обеспечен.
Драммонд вскакивает.
— Я протестую! Свидетель домысливает. Доктор
не может утверждать наверняка, что операция прошла бы успешно.
— Протест отклонен. Приберегите аргументы для
перекрестного допроса.
Я задаю ещё несколько уточняющих вопросов о
процедуре трансплантации, сам же, пока Корд отвечает, пристально наблюдаю за
присяжными. Они внимательно слушают, но я уже понимаю, что допрос пора
сворачивать.
— Вы не можете вспомнить хотя бы примерную
дату, когда вы были уже полностью готовы к проведению операции?
Доктор Корд сверяется со своими записями, хотя
ответ знает и так.
— В августе девяносто первого года. Полтора
года назад.
— Трансплантация костного мозга повышает
вероятность выздоровления от заболевания острым лейкозом?
— Разумеется.
— На сколько?
— Больные выздоравливают в
восьмидесяти-девяноста процентах случаев.
— А каковы шансы на выздоровление без
трансплантации?
— Они равны нулю.
— Я отпускаю свидетеля.
Первый час, время ланча. Киплер объявляет
перерыв до половины второго. Дек вызывается принести сандвичи из деликатесной
лавки, а мы с Кордом готовимся к следующему раунду поединка. Доктору не
терпится сцепиться с Драммондом.
* * *
Я так никогда и не узнаю, услугами скольких
экспертов-медиков пользовался Драммонд при подготовке к процессу. Он не обязан
разглашать такие сведения. В числе возможных свидетелей в его списке фигурирует
лишь один специалист. Доктор Корд многократно подчеркивал, что трансплантация
костного мозга используется в качестве главного метода терапии настолько широко,
что только полный шарлатан способен утверждать обратное. В подтверждение своих
слов доктор предоставил мне целую гору литературы — статей, брошюр и пухлых
томов, — убедительно доказывающих, что трансплантация костного мозга —
единственно эффективный способ при лечении острого лейкоза.
Судя по всему, Драммонд пришел к такому же
выводу. Сам он не врач, да и стоит на заведомо проигрышных позициях, поэтому
лезть на рожон и ссориться с Кордом он не решается. Схватка их скоротечна.
Драммонд упирает на то обстоятельство, что число больных острым лейкозом,
которым трансплантируют костный мозг, ничтожно мало в сравнении с больными,
которые такого лечения не получают. Да, соглашается Корд, их менее пяти
процентов, но это объясняется исключительно тем, что трудно подобрать
совместимого донора. Всего же в Соединенных Штатах ежегодно совершается
примерно семь тысяч трансплантаций.
У тех счастливчиков, которым удалось подобрать
подходящих доноров, шансов на благополучный исход гораздо больше. Донни Рэй
находился в числе таких счастливчиков. У него был идеально совместимый донор.
Когда Драммонд, задав всего несколько
вопросов, выдыхается, Корд выглядит почти разочарованным. У меня вопросов к
свидетелю нет, и доктора Корда отпускают.
Следующий мой шаг довольно скользкий — я
собираюсь возвестить, кого именно из исполнительных директоров хочу вызвать в
качестве следующего свидетеля. Утром Драммонд спросил меня об этом, но я
ответил, что ещё не решил, с кого начать. Драммонд наябедничал на меня Киплеру,
но судья сказал, что я не обязан ничего говорить до того, как приму
окончательное решения. Сейчас ответственные работники «Прекрасного дара жизни»
томятся в комнате для свидетелей; они ждут и — бесятся от неведения.
— Мистер Эверетт Лафкин, — провозглашаю я.
Судебный пристав покидает зал, а за столом
адвокатов ответчика тут же закипает деятельность, а точнее, на мой взгляд — её
имитация. Происходит обмен документами, шуршат бумаги, перемещаются папки.
Лафкин входит в зал, ошалело, точно его только
что вывели из зимней спячки, оглядывается по сторонам, поправляет галстук и
следует за приставом по проходу. Кидает нервный взгляд налево, где
расположилась группа поддержки, и проходит к месту для дачи свидетельских
показаний.
