— Да.
— А известны ли вам хоть какие-то случаи,
когда компания приносила кому-то извинения?
— Протестую! — выкрикивает Драммонд.
— Принято. Продолжайте, мистер Бейлор.
Лафкин дает показания уже без малого два часа.
Наверное, присяжных он уже утомил. Меня — уж точно. Все, хватит цацкаться —
пора вмазать ему по-настоящему.
Я нарочно заострял внимание на официальном
руководстве для служащих отдела заявлений, чтобы у присяжных создалось
впечатление: все указания этого руководства выполняются строго и неукоснительно.
Теперь я вручаю Лафкину копию руководства, которую прислал мне «Прекрасный дар
жизни» во время подготовки документов для суда. Я последовательно выстреливаю в
него целой очередью вопросов, на которые Лафкин подробно отвечает, в результате
чего все уясняют: это не простое руководство, а — нерушимый свод законов,
священная книга для служащих отдела заявлений. Оно проверено на практике и
отвечает самым жестким требованиям. Периодически оно рецензируется и
обновляется, чтобы не отставать от жизни и обеспечить наилучший сервис для
клиентов компании.
У присутствующих уже сводит скулы от скуки,
когда я спрашиваю:
— Скажите, мистер Лафкин, это полное
руководство?
Он быстро пролистывает томик, как будто помнит
наизусть каждый раздел и каждую страницу.
— Да.
— Вы уверены?
— Да.
— И именно вас попросили передать мне это
руководство для ознакомления?
— Совершенно верно.
— Я запросил экземпляр у ваших адвокатов, и
это именно та копия руководства, которую вы отправили мне по почте?
— Да.
Я перевожу дыхание и подхожу к своему столу.
Под ним в небольшой картонной коробке у меня припасены кое-какие папки и
документы. Я для вида копаюсь в коробке, затем внезапно выпрямляюсь во весь
рост (в руках моих ничего нет) и обращаюсь к свидетелю:
— Будьте любезны, возьмите, пожалуйста, свой
экземпляр руководства и найдите раздел «Ю».
Я тут же перевожу взгляд на Джека Андерхолла,
юрисконсульта «Прекрасного дара жизни», который сидит за спиной Драммонда. Он
зажмуривается, затем, понурившись, облокачивается на колени и начинает
разглядывать пол. Кермит Олди, сидящий рядом, хватает ртом воздух, словно
выброшенная на берег рыба.
Драммонд ничего не понимает.
— Прошу прощения? — визгливо переспрашивает
Лафкин.
На глазах у всех я достаю из коробки копию
руководства, которую получил от Купера Джексона, и кладу на стол. Взгляды всех
присутствующих прикованы к фолианту в темно-зеленом переплете. Я мельком
посматриваю на Киплера — он упивается каждым мгновением разворачивающегося
представления.
— Прошу вас, мистер Лафкин — раздел «Ю».
Откройте руководство и найдите его. Я хочу с вами кое-что обсудить.
Лафкин ошалело берет руководство и начинает
его листать. В эту минуту он готов, наверное, продать своих детей дьяволу, лишь
бы свершилось чудо, и злополучный раздел «Ю» материализовался из воздуха.
Чудо не свершается.
— Здесь нет раздела «Ю», — уныло и почти
нечленораздельно бормочет он.
— Извините, — нарочито громко говорю я. — Я не
расслышал, что вы сказали?
— Дело в том, что здесь, м-мм, нет раздела
«Ю». — Лафкин совершенно уничтожен. Он убит, раздавлен, но не из-за пропажи
раздела «Ю», а из-за того, что попался с поличным. Время от времени он кидает
ошалелые взгляды на Драммонда и Андерхолла, словно они способны спасти его.
Например, выкрикнут: «Прошу тайм-аут!»
Лео Ф. Драммонд даже не представляет, какую
свинью подложили ему его дражайшие клиенты. Сфабриковали руководство, не
соизволив известить собственного адвоката. Он шепчется с Морхаусом. Что
происходит, черт побери?
Торжественной поступью я приближаюсь к
свидетелю со своим экземпляром руководства. Выглядит он точь-в-точь, как и
копия, лежащая перед Лафкином. На титульном листе та же дата выпуска: «1 января
1991 года». Оба экземпляра полностью идентичны, за исключением лишь того, что в
одном из них раздел «Ю» содержится, а в другом — нет.
— Вы узнаете это, мистер Лафкин? — спрашиваю
я, передавая ему джексоновский вариант руководства и забирая свой.
— Да, — еле слышно отвечает он.
— И что это?
— Копия руководства для наших сотрудников
— А в ней раздел «Ю» есть?
Лафкин шелестит страницами, затем кивает.
— Что вы сказали, мистер Лафкин? — вопрошаю я,
прикладывая ладонь к уху. — Стенографистка не в состоянии зафиксировать
движения вашей головы.
— Да, есть, — отвечает он.
— Спасибо. А теперь скажите, вы лично удалили
раздел «Ю» из моего экземпляра руководства или распорядились, чтобы это сделал
кто-то другой?
Лафкин осторожно кладет фолиант на поручни,
огораживающие свидетельскую кафедру, затем медленно скрещивает руки на груди.
Он смотрит прямо в пол, в какую-то точку между нами. Создается впечатление, что
он в полной прострации. Время идет, весь зал, затаив дыхание, ждет его ответа.
— Отвечайте на вопрос! — рявкает со своего
возвышения Киплер.
— Я не знаю, кто это сделал, — пищит Лафкин.
— Но вы признаете, что в «Прекрасном даре
жизни» утаили часть документов.
— Ничего я не признаю, — лопочет бедолага. — Я
уверен, что это какое-то недоразумение.
— Недоразумение? Прошу вас, мистер Лафкин,
соберитесь с мыслями. Скажите, верно ли, что кто-то из вашей компании
преднамеренно удалил раздел «Ю» из предназначавшейся для меня копии
руководства?
— Не знаю. Это, м-мм, словом, это как-то само
собой случилось. Всякое бывает, знаете ли.
Я, не преследуя какую-либо определенную цель,
возвращаюсь к своему столу. Пусть ещё чуть-чуть помучается, да и присяжные
окончательно проникнутся к нему отвращением. Лафкин понуро пялится на пол; он
выглядит как побитый пес, сломленный и разбитый — все бы, наверное, отдал,
чтобы оказаться где-нибудь в другом месте.
