— Будьте любезны, мистер Кили, скажите
присяжным, сколько стоит ваша компания?
— В каком смысле? — переспрашивает он.
— Я имею в виду чистую стоимость.
— Это понятие расплывчатое.
— Пусть так. Тогда загляните в этот финансовый
отчет, посмотрите суммарную стоимость всех активов, вычтите из неё сумму
пассивов, и назовите присяжным величину полученной разности. Она и составит
чистую стоимость вашей компании.
— Это не так просто.
Я недоверчиво трясу головой.
— Тогда, возможно, вы согласитесь со мной, что
чистая стоимость вашей компании лежит в пределах от четырехсот до пятисот
миллионов долларов?
Уличать корпоративных чинуш во лжи выгодно
вдвойне; мало того, что одного из них ловят со спущенными штанами, так ещё и
следующий свидетель вынужден говорить правду. Кили ничего не остается, как
повиноваться моим указаниям. Не сомневаюсь, что Драммонд всю плешь ему проел,
пытаясь втолковать, что иначе нельзя.
— Да, это вполне разумная цифра. Я согласен с
вами.
— Спасибо. Теперь ответьте, какова сумма
наличных активов вашей компании?
Вопрос застает противника врасплох. Драммонд
встает и вносит протест, который Киплер отклоняет.
— Ну, это трудно сказать, — мнется Кили,
начиная, как я и ожидал, перечислять сложности оценки наличности такой огромной
и разветвленной компании, как «Прекрасный дар жизни».
— Полно вам, мистер Кили, вы — исполнительный
директор. Вы отдали компании восемнадцать лет жизни. Вы владеете данными всех
финансовых отчетов. Неужто вам не известно, сколько у вас денег?
Кили лихорадочно листает страницы, а я
терпеливо жду. Наконец он называет мне некую цифру, и я в очередной раз
благодарю Макса Левберга. Извлекаю на свет божий собственный экземпляр и прошу
Кили пояснить значение одного из так называемых «резервных счетов». Когда я
подал иск на сумму десять миллионов долларов, финансисты «Прекрасного дара» тут
же, не сходя с места, отложили эти десять миллионов в резерв для оплаты иска.
Так они поступают при подаче любого иска. Деньги по-прежнему принадлежат
компании, по-прежнему инвестируются и приносят барыши, однако числятся в
пассиве. Таким образом, возбуждая многомиллионные иски, клиенты способствуют
процветанию страховых компаний — те тут же заносят эти денежки в резервный
фонд, а потом уверяют, что стоят на грани банкротства.
И все вполне законно — комар носа не подточит.
Такова уж эта отрасль с её закулисными интригами и крайне сомнительной
бухгалтерией.
Кили пускается в разглагольствования,
пересыпая речь непонятными терминами. Он предпочитает запутать присяжных, но не
сказать правду.
Я допрашиваю его про суть ещё одного фонда,
после чего мы переходим к остаточным счетам. Изымаемым. Затем — не изымаемым. Я
сверлю его как жук-древоточец, чувствуя себя как рыба в воде. Основываясь на
сведениях, которые почерпнуты из полученных от Макса Левберга документов, я
подытоживаю цифры и спрашиваю, верно ли, что наличность, которой распоряжается
компания, составляет около четырехсот восьмидесяти пяти миллионов долларов.
— Если бы, — только и отвечает он, хохотнув.
Никто в зале его веселья не разделяет.
— А сколько у компании денег на ваш взгляд,
мистер Кили?
— Ну, не знаю, — пожимает плечами он. —
Миллионов сто, наверное.
Что ж, пока этого достаточно. В заключительном
слове я набросаю основные выкладки на доске и сумею объяснить присяжным, где
эти акулы скрывают свои денежки.
Я передаю Кили копию компьютерной распечатки
по заявлениям страхователей, чем вновь застаю его врасплох. Еще во время
обеденного перерыва я решил отказаться от повторного допроса Лафкина, взамен
направив главный удар на Кили. Тот мечет молящий взгляд на Драммонда, но
адвокат не в состоянии его выручить. Кили — исполнительный директор, и ему сам
бог велел помочь нам разобраться в хитросплетениях интриг собственной компании.
Во вражеском стане наверняка рассчитывали, что я вновь вызову для дачи
пояснений Лафкина, чтобы заставить его испить чашу до дна. Ан нет, я принимаю
решение, что разлюбезный вице-президент уже испил свою чашу до дна. А то станет
ещё выкручиваться и опровергать показания Джеки Леманчик. Нет уж, не бывать
этому.
— Вы узнаете эту распечатку, мистер Кили? Ее
передали мне сегодня утром.
— Да, разумеется.
— Чудесно. Можете вы сказать присяжным, какое
количество полисов на страхование здоровья выдала ваша компания в 1991 году?
— Ну, точно я не помню. Сейчас проверю. — Он
переворачивает страницы, берет одну, откладывает, берет следующую, и так до
бесконечности.
— Девяносто восемь тысяч плюс минус несколько
сотен — это близко к реальности?
— Вполне вероятно. Да, думаю, что это
соответствует действительности.
— А сколько заявлений на выплату страховых
премий поступило в 1991 году по этим полисам?
Повторяется та же тягомотина. Кили роется в
распечатке, бормоча себе под нос какие-то цифры. Мне даже немного стыдно за
него. Время идет, и наконец я подсказываю:
— По моим сведениям, таких заявлений было
примерно одиннадцать тысяч четыреста. Что вы на это скажете?
— Что ж, это вполне похоже на правду, но я
все-таки хотел бы удостовериться сам.
— Каким образом?
— Мне нужно ещё немного времени, чтобы
ознакомиться с этими материалами?
— То есть, искомые сведения там есть?
— Думаю, что да.
— А можете вы сказать присяжным, в скольких
случаях ваша компания отказывала в выплате страховых премий?
— Я бы и в этом случае предпочел сначала
свериться с этими материалами, — поясняет Кили, обеими руками приподнимая
распечатку.
— То есть, и эти сведения там есть?
— Наверное. Да, должны быть.
— Очень хорошо. Тогда откройте одиннадцатую, а
затем восемнадцатую, тридцать третью и сорок первую страницы.
Кили так и делает. Он на все готов, лишь бы не
свидетельствовать под присягой. Слышится потрескивание бумаги и шелест
переворачиваемых страниц.
— Верно ли, что искомое число составляет около
девяти тысяч ста? — спрашиваю я.
Кили мое возмутительное заявление шокирует.
