— Нет, конечно! — горячится он. — Это просто
смешно.
— Но точно вы не знаете?
— Я знаю, что это число не может быть
настолько велико.
— Благодарю вас. — Я приближаюсь к свидетелю,
забираю у него распечатку, а взамен вручаю полис «Прекрасного дара жизни»,
который приобрел Макс Левберг. — Вы узнаете это?
— Да, разумеется, — поспешно отвечает Кили,
радостный до беспамятства, что отделался от проклятой распечатки.
— Что это такое?
— Это полис на страхование здоровья, выданный
моей компанией.
— Когда именно?
Кили всматривается в документ.
— В сентябре 1992 года. Пять месяцев назад.
— Взгляните, пожалуйста, на одиннадцатую
страницу. Раздел «Ж», параграф четыре, часть «В», условие номер тринадцать. Что
там сказано?
Шрифт настолько мелкий, что Кили приходится
поднести бумагу почти к самому носу. Я усмехаюсь и смотрю на присяжных. Комизм
ситуации не ускользнул от них.
— Нашел, — произносит наконец Кили.
— Хорошо. Зачитайте, пожалуйста, вслух.
Кили читает, прищуриваясь и хмурясь — занятие
это явно не доставляет ему удовольствия. Закончив, выдавливает вымученную
улыбку. — Все.
— В чем заключается смысл этого условия?
— В том, что на определенные хирургические
процедуры действие полиса не распространяются.
— Какие именно?
— Любые операции по пересадке органов.
— Упомянут ли в числе прочих костный мозг?
— Да, речь идет и о нем.
Я подхожу к свидетелю и вручаю ему копию
полиса Блейков. Прошу его прочитать вслух то же условие того же раздела.
Крохотный шрифт вновь вынуждает его щуриться, но Кили стоически переносит и это
испытание.
— Пересадки каких органов перечислены здесь?
— Всех основных органов. Почки, печень,
сердце, легкие, глаза — все это здесь есть.
— А костный мозг?
— Его нет.
— То есть, если я вас правильно понял, костный
мозг не включен в число трансплантируемых органов, на которые действие полиса
не распространяется?
— Совершенно верно.
— А не можете ли вы вспомнить, мистер Кили,
когда страхователь подал заявление на выплату страховки по данному полису?
Кили бросает взгляд на Драммонда, который
вновь бессилен ему помочь.
— Кажется, в середине прошлого лета. В июне,
может быть?
— Да, сэр, — говорю я. — А известно ли вам,
когда именно ваша компания изменила текст полиса, включив трансплантацию
костного мозга в число операций, на которые действие полиса не
распространяется?
— Нет, я этого не знаю. — Кили мотает головой.
— Я за составление текста полисов не отвечаю.
— А кто отвечает? Кто творец этого текста,
набранного микроскопическим шрифтом?
— Этим занимаются в юридическом отделе.
— Понятно. Вправе ли мы тогда утверждать, что
в текст полиса внесли изменения вскоре после того, как был подан данный
судебный иск?
Кили изучающе смотрит на меня, затем отвечает:
— Нет. Текст, наверное, изменили до того, как
был подан этот иск.
— Может быть, его изменили в августе 1991
года, после поступления заявления на выплату страховой премии?
— Не знаю.
Ответ его сразу вызывает подозрения. Либо Кили
плохо разбирается в делах собственной компании, либо пытается водить
присутствующих за нос. Лично меня это не заботит. Я добился желаемого. Я могу
доказать присяжным: исправление текста полиса неопровержимо свидетельствует о
том, что в деле Блейков операция по трансплантации костного мозга подлежала
оплате. Прекраснодаровцам остается винить только самих себя.
Мне осталось уладить с Кили один вопрос.
— Скажите, вы располагаете копией заявления,
которое подписала Джеки Леманчик в день увольнения?
— Нет.
— А вы его видели?
— Нет.
— А вы дали свое согласие на выплату Джеки
Леманчик десяти тысяч долларов в порядке отступного?
— Нет. Она солгала.
— Солгала?
— Именно.
— А как насчет Эверетта Лафкина? Он тоже
солгал присяжным по поводу руководства для служащих своего отдела?
Кили уже открывает было рот, чтобы ответить,
но в последний миг спохватывается. Крыть ему нечем. Присяжные прекрасно
понимают, что Лафкин врал напропалую, поэтому разуверять их в этом Кили
бессмысленно. Но и признать, что один из его вице-президентов врал под
присягой, ему вовсе не улыбается.
А ведь я не готовил этот вопрос заранее,
просто так уж вдруг язык повернулся.
— Итак, мистер Кили, я спросил вас — солгал ли
Эверетт Лафкин нашим присяжным по поводу руководства для служащих своего
отдела?
— По-моему, я не обязан отвечать на этот
вопрос, — лепечет Кили.
— Отвечайте! — сурово требует Киплер.
Кили долго испепеляет меня взглядом. В зале
висит могильная тишина. Глаза всех присяжных прикованы к члену совета
директоров «Прекрасного дара жизни». Ответ очевиден для всех, и я решаю
сжалиться над беднягой.
— Вы молчите, поскольку не можете признать,
что вице-президент вашей компании лгал присяжным?
— Протестую! — вскакивает Драммонд.
— Протест принят.
— У меня больше нет вопросов к свидетелю.
— И у меня нет, ваша честь, — говорит
Драммонд. — В настоящее время. — Он хочет подождать, пока уляжется пыль. Сейчас
он мечтает лишь об одном: чтобы присяжные как можно быстрее выкинули из головы
Джеки Леманчик.
* * *
