— Я здесь не останусь, — с трудом ворочая
языком, бормочет Келли.
— Куда же тебе деваться? — спрашиваю я.
У Робин уже готов ответ.
— В центре, куда я её сегодня возила, нам
рассказали о специальном приюте для женщин, подвергшихся насилию. Это потайное
убежище, которое не числится ни в телефонных книгах, ни в прочих справочниках.
Оно расположено в черте города, но о нем никто не знает, только слухи из уст в
уста передаются. Там пострадавшие женщины находятся в полной безопасности. Но
вот только день проживания стоит сотню баксов, так что Келли может пробыть там
всего неделю. У меня таких денег нет.
— И ты согласна укрыться там? — обращаюсь я к
Келли. Она с трудом кивает.
— Хорошо. Завтра я отвезу тебя туда.
Робин облегченно вздыхает и удаляется на кухню
за карточкой с адресом приюта.
— Покажи, что у тебя с зубами, — прошу я
Келли.
Она послушно открывает рот. Как она ни
старается, мне видны только передние зубы.
— Остальные тоже целы? — спрашиваю я.
Она снова кивает. Я прикасаюсь к повязке над
заплывшим глазом.
— Сколько швов?
— Шесть.
Я нагибаюсь ещё ниже и шепчу ей на ухо.
— Больше этому никогда не бывать — поняла?
Она кивает и шепчет в ответ.
— Обещаешь?
— Да.
Робин возвращается, снова садится рядом с
Келли и вручает мне карточку. Затем произносит:
— Послушайте, мистер Бейлор, в отличие от вас,
я Клиффа знаю хорошо. Он и так невменяемый, но, напившись, становится опаснее
гремучей змеи. Будьте поосторожнее.
— Не беспокойтесь.
— Вполне возможно, что он и сейчас внизу
караулит.
— Я его не боюсь, — отрезаю я. Затем встаю и
снова целую Келли в лоб. — Утром же я подготовлю бумаги на развод, а потом за
тобой заеду. У меня грандиозный процесс, но завтра я уже освобожусь.
Робин провожает меня до дверей, и мы
прощаемся. Я выхожу на лестничную клетку, дверь закрывается и я слышу, как
звенит цепочка и поворачивается ключ.
Уже почти час ночи. На улице свежо и
прохладно. В темноте никто не таится.
Понимая, что все равно не засну, я качу прямо
в контору. Оставляю машину на тротуаре под самым окном своего кабинета и рысью
мчусь к дверям. После наступления темноты разгуливать в этом районе
небезопасно.
Запираю за собой двери и поднимаюсь в контору.
Как ни ужасно это звучит, но развод это дело плевое; по крайней мере, в
юридической части. Я начинаю печатать заявление на машинке — с непривычки это
непросто, — но меня подхлестывает внезапно замаячившая цель. Тем более — и
теперь я в это искренне верю, — то речь идет о жизни или смерти.
* * *
В семь утра меня будит Дек. Шел уже пятый час,
когда навалилась усталость, и я заснул прямо на стуле. Дек в ужасе от моего
помятого вида и совершенно не понимает, что помешало мне выспаться всласть, как
мы условились накануне.
Я описываю ночные события, и Дек закипает от
возмущения.
— До твоего выступления меньше двух часов, а
ты всю ночь занимался идиотским разводом?
— Не волнуйся, Дек, все обойдется.
— А почему ты ухмыляешься?
— Мы надерем им задницу, старина. «Прекрасному
дару» крышка!
— Нет, я знаю, почему ты улыбаешься — меня не
проведешь. Ты наконец девчонку заполучил.
— Не говори ерунду. Где мой кофе?
Дек испуганно вздрагивает. В последние дни он
превратился в комок нервов.
— Сейчас принесу, — роняет он через плечо,
покидая кабинет.
Заявление на расторжение брака со всеми
необходимыми бумагами лежит передо мной на столе. Судебный исполнитель вручит
Клиффу повестку прямо на службе, поскольку застать его дома может быть
непросто. В заявлении я требую, чтобы Клиффу в судебном порядке было запрещено
не только преследовать Келли, но даже добиваться встречи с ней.
Глава 49
Есть у адвоката-новичка одно колоссальное
преимущество — все ожидают, что у меня от страха должны все поджилки трястись.
Присяжные прекрасно знают, что это мое первое дело. Я молод и зелен. Чудес от
меня не ждут.
И с моей стороны было бы ошибкой играть не в
свою игру. Возможно, когда-нибудь позже, когда мои виски поседеют, голос
обретет медоточивость, а за плечами останется опыт сотен судебных баталий, я и
буду выступать перед присяжными с искрометным блеском. Но не сегодня. Сегодня
перед ними предстанет просто Руди Бейлор, запинающийся от волнения молокосос,
которому до смерти нужна их поддержка.
И вот я стою перед ложей присяжный, мне боязно
и одиноко, но я пытаюсь взять себя в руки. Что говорить — я знаю, ибо говорил
это уже сотни раз. Важно только, чтобы речь не звучала заученно. Начинаю я со
слов, что для моих клиентов сегодняшний день особенный, ибо им впервые
представилась возможность добиться справедливости от «Прекрасного дара жизни».
И понятия «завтра» для них не существует, поскольку другого судебного процесса
и других присяжных в их жизни уже не будет. Я прошу присяжных ещё раз подумать
про то, что пришлось вынести Дот Блейк. Я немного, стараясь не перегнуть палку,
говорю о Донни Рэе. Я прошу присяжных попытаться представить, каково это —
медленно и мучительно умирать, сознавая, что существует спасительное лечение,
на которое ты имеешь полное право. Говорю я медленно и искренне, тщательно
взвешивая слова и вижу: они находят отклик. Речь моя звучит спокойно, взор
обращен к лицам двенадцати человек, которые совсем скоро вынесут решение.
Я напоминаю условия страхового полиса, не
слишком вдаваясь в подробности, и вкратце возвращаюсь к проблеме трансплантации
костного мозга. Я подчеркиваю, что защита так и не представила аргументов,
опровергающих доводы доктора Корда. Этот метод давно перешагнул рамки
эксперимента, и скорее всего позволил бы спасти жизнь Донни Рэя.
