Драммонд аккуратно затрагивает тему
несправедливого обогащения. Он крайне осторожен, чтобы не обидеть Дот,
прекрасно понимая, что обидит и присяжных. Он перечисляет кое-какие сведения о
Блейках; где и как давно они проживают, в каком доме, в каком районе и тому
подобное. При этом искусно создает портрет самой заурядной семьи среднего
достатка, живущей в скромности, но не знающей особых забот. Он не скупится на
краски. Норман Рокуэлл
[12],
автор множества реалистических картин из жизни
маленького американского городка) не нарисовал бы лучшей картины. Перед моими глазами
возникает образ тенистых улочек и веселого мальчишки-почтальона. Драммонд в
своем деле настоящий дока, и присяжные слушают его, затаив дыхание. Он
описывает либо их жизнь, либо тот образ жизни, о котором они мечтают.
Так почему же вы, любезные присяжные, хотите
отнять деньги у «Прекрасного дара жизни» и отдать их Блейкам? Ведь это разрушит
прекрасную картину. Привнесет хаос и смуту в размеренную жизнь семьи. Между
ними и их друзьями и соседями сразу ляжет глубокая пропасть. Иными словами,
деньги разрушат их жизнь. Да и вообще, стоит ли слушать Руди Бейлора и отдавать
деньги кому бы то ни было? Конечно — нет. Не только несправедливо, но и крайне
нечестно отнимать у крупной корпорации деньги лишь потому, что они у неё есть.
Драммонд подходит к доске и выводит мелом
цифры — 746$. И поясняет, что это месячный доход семьи Блейков. Рядом он
приписывает более внушительную сумму — 200 000$, затем находит, что 6 % из неё
составляют 12 000$. И вот тогда Драммонд делится с присяжными своим замыслом:
он хочет, чтобы доходы Блейков удвоились. Это ведь будет замечательно, не
правда ли? И добиться этого проще простого. Нужно только выплатить Блейкам
причитающиеся в соответствии с условиями страховки двести тысяч долларов,
поместить их в ценные бумаги под шесть процентов годовых и — вот вам лишняя
тысяча долларов в месяц, свободная от уплаты налогов. Компания «Прекрасный дар
жизни» готова сама разместить эти деньги для Блейков.
Блеск, да?
Драммонд весьма убедителен. Его аргументы
обоснованны, привлекательны, и я вижу по лицам присяжных, что они раздумывают
над его предложением. Изучают цифры на доске. Компромиссное решение выглядит
очень привлекательно.
Мне остается только уповать, что они вспомнят
обещание Дот отдать все эти деньги их Американскому обществу по борьбе с
лейкозами.
Напоследок Драммонд взывает к здравому смыслу
и справедливости присяжных. Голос его сгущается, говорит он доходчиво, с расстановкой.
Образец искренности. Поступите так, как считаете справедливым, заканчивает он и
садится на место.
Поскольку истца представляю я, мне положено
последнее выступление. Из отведенного мне на заключительное слово получаса я
сэкономил десять минут, и сейчас, подходя к ложе присяжных, я улыбаюсь. И
говорю, что, возможно, в один прекрасный день тоже сумею выступать столь же
ярко, как мистер Драммонд. Он блестящий адвокат, один из лучших во всей стране.
Я безмерно уважаю его и склоняю перед ним голову.
Но у меня есть пара замечаний. Во-первых,
«Прекрасный дар жизни» признал свою неправоту и готов даже выплатить двести
тысяч долларов в порядке компенсации. Почему? Да потому, что сейчас они кусают
ногти, молясь, чтобы им не пришлось выложить куда большую сумму. Во-вторых,
признал ли мистер Драммонд эти ошибки и выразил готовность выплатить двести
тысяч, обращаясь к присяжным в понедельник утром? Нет, нет и ещё раз нет. А
ведь уже тогда он располагал всеми фактами о неправоте своего клиента. Так
почему же он не признал это? Почему? Я скажу: потому что надеялся скрыть от вас
правду. Теперь же, когда вы все узнали, его клиенты прикидываются покорными
овечками.
Напоследок я иду на откровенную подначку. Я
говорю:
— Если вы примете решение о взыскании с «Прекрасного
дара жизни» двухсот тысяч долларов, то лучше отмените его сразу. Нам эти деньги
не нужны. Они требовались на операцию, которая так и не состоялась. Если вы не
считаете, что «Прекрасный дар жизни» заслуживает наказания, то пусть эти деньги
останутся у компании, а мы все мирно разойдемся по домам. — Шествуя вдоль
барьера, я поочередно заглядываю каждому из присяжных в глаза. Нет, они меня не
подведут.
— Спасибо, — говорю я и возвращаюсь к Дот.
Судья Киплер напутствует присяжных, а меня тем временем охватывает пьянящее
облегчение. Никто мне не было так легко и свободно. Все — нет больше ни
свидетелей, ни документов, заявлений и ходатайств, нет слушаний, вопросов и
протестов. Прощай, волнение по поводу того или иного присяжного. Я делаю
глубокий вдох и блаженно откидываюсь на спинку стула. Кажется, проспал бы
сейчас целую вечность.
Блаженствую я пять минут, до тех пор, пока
присяжные не начали покидать зал суда. Сейчас почти половина одиннадцатого.
Начинается томительное ожидание.
* * *
Мы с Деком поднимаемся на второй этаж, подаем
заявление Келли на развод, после чего отправляемся к Киплеру. Судья поздравляет
меня за профессионализм, а я в тысячный раз рассыпаюсь в благодарностях. Однако
пожаловал я к нему вовсе не за этим, поэтому вскоре достаю и показываю ему
папку с делом о разводе. В нескольких словах я рассказываю ему про Келли
Райкер, про издевательства, которым подвергает её самодур муж, после чего прошу
в порядке исключения выдать срочное предписание, запрещающее мистеру Райкеру впредь
приближаться к миссис Райкер. Киплер ненавидит дела о разводах, но я припер его
к стенке. Тем более, что просьба моя типична для дел, когда муж избивает жену.
Судья мне доверяет, и без лишних увещеваний подписывает искомое предписание. О
присяжных мы ни гу-гу. Они совещаются уже пятнадцать минут.
В коридоре меня поджидает Мясник, и я передаю
ему копию заявления Келли и подписанное судьей предписание. Мясник сам поедет к
Клиффу Райкеру на службу и лично вручит ему бумаги. Я напоминаю ему, что
сделать это нужно с глазу на глаз, не ставя парня в неловкое положение.
Почти час мы сидим в зале суда, дожидаясь
возвращения присяжных. Драммонд со своей шайкой с одной стороны, а мы с Дот,
Деком, Купером Джексоном и Хэрли с Гренфелдом — с другой. С некоторым изумлением
я смотрю, как «белые воротнички» из «Прекрасного дара жизни» пытаются держаться
от адвокатов из «Трень-Брень». Или наоборот. Андерхолл, Олди и Лафкин — славная
троица — сидят в заднем ряду с вытянутыми рожами. Словно в ожидании расстрела.
