В полдень присяжным подают обед, а нас Киплер
отпускает до половины второго. В желудке у меня такая буря, что мне не до еды.
Я сажусь в машину, мчусь к Робин, а по дороге звоню Келли прямо из «вольво».
Она одна. Отпирает мне дверь. На ней висящий мешком спортивный костюм и чужие
кроссовки. У неё нет здесь ни собственной одежды, ни туалетных принадлежностей.
Передвигается Келли с трудом, превозмогая боль. Мы вдвоем спускаемся к машине,
я помогаю ей сесть на сиденье, потом поднимаю её ноги и бережно заношу внутрь.
Келли сжимает зубы, чтобы не стонать. При солнечном свете синяки и кровоподтеки
на её лице кажутся более зловещими.
Мы выезжаем на улицу, но Келли продолжает
оглядываться, словно опасаясь, что из кустов вот-вот выскочит Клифф.
— Я только что возбудил дело о разводе, —
говорю я, протягивая ей папку. Келли раскрывает её и начинает читать.
— Когда он получит это предписание? —
спрашивает она, когда мы останавливаемся на перекрестке.
— Думаю, что прямо сейчас.
— Он озвереет.
— Он давно уже озверел.
— Он тебе отомстит.
— Пусть только сунется. Впрочем, он не решится
— он трус. Мужчины, избивающие своих жен — самые отъявленные трусы. В любом
случае, за меня не беспокойся. У меня есть пистолет.
* * *
Мы подкатываем к старому и неприметному дому,
который ничем не выделяется среди домов, выстроившихся по соседству. Стоит он в
глубине, в тени деревьев, перед ним раскинулась просторная лужайка с аккуратно
подстриженным газоном. Любопытным соседям придется вывихнуть шею, чтобы
подглядеть, что тут творится. Я останавливаюсь в конце подъездной аллеи, где
уже стоят два автомобиля. Оставляю Келли в машине, а сам обхожу здание сбоку и
стучусь в дверь. Из переговорного устройства звучит голос, меня просят представиться.
Да, безопасность здесь блюдут. Все окна плотно зашторены. Задний двор отгорожен
высоченным забором.
Дверь приоткрывается, и передо мной предстает
дородная молодая женщина. Она подозрительно оглядывает меня с головы до ног. Я
стараюсь держать себя в руках. После пяти дней нервы мои на пределе.
— Мне нужна Бетти Норвилл, — говорю я.
— Это я. А где Келли?
Я киваю в сторону «вольво».
— Ведите её сюда.
Мне было бы проще отнести Келли на руках, но
ноги её сзади так болят, что ей легче идти самой. Мы медленно бредем ко входу и
преодолеваем крыльцо. Мне кажется, будто я сопровождаю девяностолетнюю бабулю.
Бетти приветливо улыбается и проводит нас в небольшую комнатенку. Это что-то
вроде приемной. Мы с Келли располагаемся за столом напротив Бетти. Утром я
беседовал с ней по телефону, и она хочет взглянуть на бумаги. Она быстро
пробегает их глазами. Мы с Келли держимся за руки.
Бетти, замечая это, спрашивает:
— Значит вы её адвокат?
— Да. И друг.
Бетти переводит взгляд на Келли.
— Когда вам снова к врачу идти?
— Через неделю.
— А пока вы в медицинской помощи не
нуждаетесь?
— Нет.
— Лекарства вам нужны?
— Обычные обезболивающие средства.
Все бумаги, кажется, в порядке. Я выписываю
чек на двести долларов — задаток и оплата за первый день.
— Мы не являемся официальным учреждением, —
объясняет Бетти. — Это частный пансион — убежище для пострадавших женщин, жизни
которых грозит опасность. Владеет пансионом женщина, которая и сама прошла
через все муки ада. В этом районе таких пансионов несколько. Нас здесь никто не
знает. И никто не представляет, что происходит за стенами этого дома. Мы бы
хотели и дальше держать это в тайне. Вы готовы держать язык за зубами?
— Конечно. — Мы дружно киваем, и Бетти
подсовывает мне договор на подпись.
— Но это не противоречит нашему
законодательству? — спрашивает Келли. Вполне резонный вопрос, учитывая все
обстоятельства.
— Нет, нисколько. В худшем случае нас могут
закрыть. Тогда мы просто переберемся в другое место. Но здесь мы находимся уже
несколько лет, и никто не сказал и слова. Кстати, вам известно, что
максимальный срок пребывания — неделя?
— Да.
— Вы должны заранее продумать, куда переедете
потом.
Надеюсь, что ко мне домой, но пока мы это не
обсуждали.
— Сколько женщин проживают здесь в настоящее
время? — интересуюсь я.
— Пятеро. У Келли будет отдельная комната с
ванной. Готовят здесь неплохо, кормят трижды в день. Есть можете вместе с
остальными либо, при желании, в своей комнате. Врача и юрисконсульта у нас нет.
Советов мы не даем и вечеринок не устраиваем. Мы только окружаем наших
постоялиц любовью и заботой. Здесь вы находитесь в полной безопасности. Никто
вас не найдет. Вдобавок у нас есть вооруженный охранник.
— А он может навещать меня? — спрашивает
Келли, кивая на меня.
— Гостей мы допускаем строго по одиночке, и
каждое посещение следует обговорить заранее. По дороге вам следует
удостовериться, что за вами не следят. И еще, извините, но на ночь мы гостей мы
не оставляем.
— Понятно, — соглашаюсь я.
— Еще вопросы есть? Если нет, то я готова
проводить Келли в её комнату. А вы можете приехать вечером.
Намек понят. Я прощаюсь с Келли и обещаю
навестить её вечером. Она просит, чтобы я прихватил с собой пиццу. В конце
концов, сегодня пятница.
Садясь в машину, я вдруг поймал себя на мысли,
что поселил Келли в настоящем подполье.
* * *
В коридоре перед залом суда меня останавливает
репортер из кливлендской газеты. Известно ли мне, что генеральный прокурор
штата Огайо вплотную занялся расследованием деятельности «Прекрасного дара
жизни»? Я не отвечаю. Репортер следует за мной в зал суда. Дек сидит за нашим
столом в одиночестве. Адвокаты из команды Драммонда втихую травят анекдоты.
Киплера ещё нет. Все ждут.
Мясник всучил Клиффу Райкеру судебное
предписание, поймав мужа Келли в дверях по пути на ланч. Райкер вспылил. Мясник
выразил немедленную готовность померяться силой, но Райкер, бранясь, поспешно
слинял. На всех бумагах проставлено мое имя, так что отныне мне следует держать
ухо востро.
