Звонят из Кливленда — Питер Корса, адвокат,
который представляет Джеки Леманчик. В последний раз мы с ним беседовали после
того, как она выступила на судебном процессе. Я тогда пылко поблагодарил его, а
он сказал, что уже и сам подумывает о том, чтобы подать иск.
Корса поздравляет меня с вердиктом и
добавляет, что воскресные выпуски кливлендских газеты не поскупились на
освещение итогов моего процесса. Слава моя растет и крепнет. Затем Корса
говорит, что с «Прекрасным даром жизни» творится черт знает что. ФБР, контора
генерального прокурора штата Огайо и департамент по делам страхования сегодня
утром провели совместную операцию, вторгшись в штаб-квартиру «Прекрасного дара»
и организовав тотальный обыск. За исключением сотрудников бухгалтерии, все
остальные служащие на несколько дней отправлены по домам. Вдобавок, если верить
недавним сообщениям в газете, «Пинн-Конн Груп», компания, учредившая
«Прекрасный дар», объявила о своем частичном банкротстве и производит массовые
увольнения собственных служащих.
Мне сказать ему толком нечего. Всего
восемнадцать часов назад я убил человека, и мне трудно сосредоточиться на
других событиях. Мы перебрасываемся несколькими дежурными фразами. Я благодарю
его за звонок. Корса обещает и дальше держать меня в курсе дела.
* * *
Я жду почти полтора часа, пока наконец Келли
приводят в комнату для посещений. Мы сидим по противоположные стороны глухой
стеклянной перегородки и общаемся по телефону. Келли говорит, что у меня усталый
вид. Зато она, заверяю я, выглядит как огурчик. Она сидит в одиночной камере,
где ей ничто не грозит, но вокруг довольно шумно, и она всю ночь не смыкала
глаз. Она ждет не дождется освобождения. Я говорю, что делаю все возможное.
Рассказываю про визит к Морган Уилсон. Объясняю систему освобождения под залог.
Про анонимные угрозы по телефону я умалчиваю.
Нам нужно многое друг другу сказать, но не
здесь.
Мы прощаемся, и я выхожу в коридор, но меня
окликают по имени. Надзирательница в форме спрашивает, я ли адвокат Келли
Райкер и, получив подтверждение, дает мне распечатку.
— Мы регистрируем все телефонные звонки, —
поясняет она. — За последние два часа нам четыре раза позвонили по поводу этой
девушки.
На кой черт мне эта дурацкая распечатка?
— И что за звонки? — спрашиваю я.
— От каких-то психов. Они грозят убить её.
* * *
Судья Лонни Шэнкл приезжает в половине
четвертого; мы с Деком дожидаемся его в приемной. Дел у судьи по горло, но
Букер договорился с его секретаршей, что нас примут, так что путь нам расчищен.
Я показываю судье бумаги, быстро излагаю суть дела и в заключение прошу
назначить небольшой залог, поскольку вносить его придется мне. Шэнкл
устанавливает залог в размере десяти тысяч долларов. Мы благодарим его и
прощаемся.
Полчаса спустя мы все уже в тюрьме. Я знаю,
что под мышкой у Мясника пистолет, и подозреваю, что Рик, его приятель, тоже
вооружен. Мы готовы ко всему.
Я выписываю Рику чек на пятьсот долларов —
сумму невозвращаемого залога — и расписываюсь на всех документах. Если
обвинения против Келли не снимут, либо она не явится в назначенное судьей
время, то перед Риком встанет выбор: выплатить за Келли девять с половиной тысяч
баксов из собственного кармана или собственноручно разыскать её и силой вернуть
в тюрьму. Я заверяю его, что дело против Келли будет прекращено.
Формальности тянутся бесконечно, но наконец мы
видим, как Келли идет к нам по коридору. Она уже без наручников, на лице
счастливая улыбка. Мы быстро проводим её к моей машине. Я попросил Мясника с
Деком, на всякий случай, несколько минут ехать следом за нами.
Я рассказываю Келли про угрожающие звонки. Мы
думаем, что это его родственники и головорезы со службы. По пути к приюту мы
почти не разговариваем. Обсуждать вчерашние события ни мне, ни ей не улыбается.
* * *
Во вторник, в пять часов вечера, юристы «Прекрасного
дара жизни» обращаются в федеральный суд Кливленда с прошением о признании
компании банкротом в соответствии с законом о банкротстве. Пока я отвожу Келли
в убежище, Питер Корса звонит в нашу контору и извещает о случившемся Дека.
Пять минут спустя, когда я возвращаюсь, Дек сидит ни жив, ни мертв. В лице ни
кровинки.
Долгое время мы сидим, уничтоженные, не в
силах вымолвить ни слова. Нас окружает могильная тишина. Мы не слышим ни
голосов, ни телефонных звонков, ни гула автомобилей на улице. Мы до сих
откладывали разговор о том, какую долю от с неба свалившихся миллионов получит
Дек, поэтому он не в состоянии точно оценить размеров своей потери. Одно мы
знаем наверняка: из миллионеров, хотя и только на бумаге, мы мгновенно
превратились в нищих. Честолюбивые мечты вмиг рассыпались в прах, словно
карточный домик.
Проблеск надежды, правда, пока ещё
сохраняется. Не далее как на прошлой неделе финансовые документы «Прекрасного
дара жизни» выглядели достаточно солидно, чтобы убедить присяжных, что пятьдесят
миллионов долларов для компании — плевые деньги. По оценке М. Уилфреда Кили,
наличность компании составляла никак не менее сотни миллионов. Была же хоть
толика правда в его утверждениях! И тут мне приходят на ум предостережения,
которыми делился со мной Макс Левберг. Не верь финансовым выкладкам страховых
компаний — у них свои правила игры.
Неужто в их необъятных закромах не отыщется
лишний миллиончик для нас?
Быть такого не может. Дек тоже отказывается в
это верить.
Корса оставил номер своего домашнего телефона,
и наконец, собравшись с силами, я звоню ему. Корса извиняется за скверные
новости и говорит, что весь юридический и финансовый мир Огайо просто бурлит.
Всех подробностей он пока не знает, но, похоже, «Пинн-Конн Груп» здорово
погорела на махинациях с иностранными валютами, после чего начала изымать
колоссальные средства из резервных фондов своих компаний, включая и «Прекрасный
дар жизни». Однако дела шли все хуже и хуже, и владельцы «Пинн-Конн Груп», уже
не помышляя о возврате денег, попросту перекачивали их в Европу. Основная часть
акций «Пинн-Конн Груп» принадлежит каким-то сомнительным ловкачам из Сингапура.
Да, похоже, все просто сговорились против меня.
Корса перезвонит мне утром.
