Его кабинет представляет собой квадратную
комнату. За столом вся стена уставлена книжными шкафами, на стене напротив
двери красуется довольно внушительная реклама его личных достижений. Я быстро
оглядываю их: почетный член клуба «Ротари», доброволец-бойскаут в юности,
грамота «Лучшему адвокату месяца», по крайней мере две научные степени,
фотография, на которой Род запечатлен с каким-то краснолицым политиком, членом
Коммерческого совета. Этот парень все готов заключить в рамку и повесить на
стенку.
Слышу, как тикают часы, когда мы усаживаемся и
смотрим друг на друга через огромный, выбранный по каталогу стол американского
делового стиля.
— Извините за настырность, — начинаю я, — но
мне действительно нужна работа.
— Когда вы оканчиваете учебу? — спрашивает он,
наклонившись и облокачиваясь на стол.
— В следующем месяце. Я знаю, по правилам игры
я пришел с опозданием, но этому есть веская причина. — И затем рассказываю
историю моих отношений с «Броднэкс и Спир».
Когда я подхожу к «Тинли Бритт», стараюсь изо
всех сил нажать на предполагаемую его неприязнь к большим фирмам.
Неприязнь проистекает из естественного чувства
соперничества, которую обычно испытывают такие мелкие людишки, как мой приятель
Род, простецкий адвокат, по отношению к напыщенным, утонченным мальчикам, что
служат в городских небоскребах. Я немного привираю, говоря, что «Тинли Бритт»
хотела обсудить вопрос моей занятости, а затем ловко вворачиваю нужный мне
пунктик насчет того, что я просто никогда бы не смог работать на большую
компанию. Это совсем не в моей натуре. Я слишком независим и хочу представлять
людей, а не большие корпорации.
Весь рассказ занимает меньше пяти минут.
Он умеет слушать, хотя и немного нервничает,
так как за спиной звонят телефоны. Он заранее знает, что не возьмет меня, и,
таким образом, тянет время, ждет, когда истекут мои десять минут.
— Они продешевили, — говорит он любезно, когда
я заканчиваю.
— Но, возможно, это и к лучшему. — Я кроток,
как агнец, ведомый на заклание. — Однако я готов работать. Я окончу среди
первой трети курса по оценкам. Я обожаю проблемы недвижимости и занимался на
двух соответствующих спецкурсах. И хорошо прошел оба.
— Да, мы много занимаемся недвижимостью, —
заключает он с большим удовлетворением, как будто это самое прибыльное дело на
свете. — И судебными процессами, — добавляет он с еще большим удовлетворением.
Немногим больше, чем обычный кабинетный практик и делопроизводитель, возможно,
очень поднаторевший в том, чем занимается, и способный на этом неплохо
зарабатывать для беспечального образа жизни, он хочет еще и казаться одаренным
судебным борцом, а с моей точки зрения — дураком-законником. Он говорит об
этом, потому что так принято у юристов, это обычные хитрости. Я мало с кем
знаком из них, но еще не встречал такого, который не уверял бы, что может дать
в суде пинка в любую задницу.
Мое время истекает.
— Я работал, когда учился. Все последние семь
лет. Ни одного пенни помощи от семьи.
— Что это была за работа?
— Да за любое дело брался. Сейчас вот работаю
в «Йогисе», обслуживаю столики и бар.
— Вы бармен?
— Да, сэр. В том числе и бармен.
Он держит мою анкету.
— Вы холостяк, — произносит Нанли медленно. Но
это написано там черным по белому.
— Да, сэр.
— Есть серьезный роман?
А это уже совсем не его дело, но я не в том
положении, чтобы возражать.
— Нет, сэр.
— Но вы не голубой, а?
— Нет, конечно, нет. — И мы, гетеросексуалы,
дружно улыбаемся. Мы с ним белые парни, очень правильные во всех отношениях.
Род откидывается назад, и лицо его становится
внезапно серьезным, словно предстоит очень важное и неотложное дело.
— Мы уже несколько лет не нанимаем новых
служащих. Но интересно, сколько сейчас большие фирмы в городе платят своим
новобранцам?
Для такого вопроса есть причина. Что бы я ни
ответил, он разыграет ужасное недоверие при упоминании о невероятных заработках
в небоскребах. Но худо-бедно, это заложит фундамент нашего разговора о деньгах.
Врать бесполезно. Он, наверное, имеет
достаточное представление о разнице в заработках. Юристы обожают посплетничать.
— «Тинли Бритт» — сторонники самого высокого
жалованья. Я слышал, что зарплата иногда доходит до пятидесяти тысяч долларов.
Я еще не закончил, а он уже трясет головой.
— Не шутите, — говорит он в замешательстве. —
Не надо шутить.
— Но я не настолько дорог, — быстро заявляю я.
Я уже решил продать себя задешево любому, кто сделает предложение. У меня
низкая планка, мне бы только зацепиться здесь, и тогда я буду усердно работать
пару лет, а потом, может быть, подвернется что-нибудь еще.
— Что у вас на уме? — спрашивает он, словно
его могущественная маленькая фирма может действовать наравне с большими
ребятами, а другое положение было бы просто унизительно для него.
— Я буду работать за половину суммы. За
двадцать пять тысяч долларов. Я согласен на восемьдесят часов в неделю, я
займусь всеми «протухшими» делами, буду делать всю черную работу. Вы, и мистер
Росс, и мистер Перри можете отдать мне все дела, за которые теперь ни за что бы
не взялись, и я закончу их в полгода. Обещаю. Я отработаю свое жалованье в
первые же двенадцать месяцев, а если нет, тогда сам уйду.
Род открыл рот, блеснули зубы. В глазах
запрыгали огоньки при мысли, что все дерьмо будет вычищено из его конюшни и это
сделает кто-то другой, а не он. В этот момент раздался громкий дребезжащий
звонок по внутреннему телефону, и я услышал голос секретарши:
— Мистер Нанли, вас ждут.
Я бросаю взгляд на часы. Прошло всего восемь
минут.
Он смотрит на свои. Хмурится, а потом говорит:
— Интересное предложение. Дайте подумать. Я
должен поговорить с партнерами. Каждый четверг утром мы встречаемся для обмена
мнениями. — Он встает. — Я обсужу с ними ваше предложение. Мне, по правде
говоря, не приходила в голову такая перспектива. — Он обходит стол и уже готов
меня выпроводить.
— Я буду работать, мистер Нанли. Двадцать пять
тысяч в год устроят и меня, и вас. — И пячусь к двери.
На минуту он останавливается, словно
остолбенев.
