Я снова поднимаюсь. Я уже достаточно много
времени отнял у Барри.
— Послушайте, — говорю я самым искренним
тоном, — я знаю, что вы занятой человек. Я обращаюсь к вам на совершенно
твердых основаниях. Вы можете навести справки обо мне в юридическом колледже.
Позвоните, если хотите, Маделейн Скиннер.
— Безумной Маделейн? Она все еще там?
— Да, и сейчас она мой самый лучший друг. Она
может поклясться, что со мной все в порядке.
— Разумеется. Я свяжусь с вами опять, как
только будет возможно.
— Да, конечно, свяжетесь.
Я дважды заблудился, пытаясь найти выход.
Никто за мной не следит, так что я не тороплюсь и восторгаюсь пространными
кабинетами, рассеянными по всему зданию. В какой-то момент я останавливаюсь
около библиотеки и смотрю на трехъярусные стеллажи и узкие проходы между ними.
Нет ни одного помещения, даже отдаленно похожего на остальные.
Здесь несколько конференц-залов. Секретарши,
клерки и служители не спеша передвигаются по сногсшибательно блестящим полам.
Я стал бы здесь работать за гораздо меньшую
сумму, чем двадцать одна тысяча долларов в год.
Я тихонько паркуюсь позади длинного
«кадиллака» и беззвучно вылезаю из машины. Я не в настроении разговаривать.
Неслышно огибаю дом и лицезрею высокую груду
белых пластиковых мешков. Их десятки. Здесь, наверное, миллиарды перепревших
сосновых иголок. Каждый мешок весит по сотне фунтов. И теперь я припоминаю, что
мисс Берди несколько дней назад говорила насчет мульчирования иголками всех
цветочных клумб, но я не обратил тогда на ее слова внимания.
Я бросаюсь в свою квартиренку по ступенькам и
уже заношу ногу на верхнюю, когда слышу, как она зовет:
— Руди, Руди, дорогой, у меня есть кофе. — Она
стоит у груды мешков, возвышаясь как монумент, и широко улыбается, так что
видны все ее серо-желтые зубы. Она просто счастлива, что я уже дома. Почти
стемнело, а она любит попить кофейку на закате солнца.
— Да, конечно, — отвечаю я, вешая пиджак на
поручень и срывая с шеи галстук.
— Как дела, дорогой? — нараспев спрашивает
она, глядя снизу вверх.
Она уже неделю как начала твердить мне
«дорогой». «Сделайте это, дорогой, сделайте то».
— Очень хорошо. Устал только. Спина беспокоит.
— Я уже несколько дней делаю намеки насчет больной спины, а она до сих пор не
клюнула.
Я сажусь на свой обычный стул, пока она
растирает ужасную смесь растворимого кофе с кипятком. Уже конец дня, длинные
тени ложатся на заднюю лужайку. Я считаю мешки с иголками. Восемь в длину,
четыре в ширину и восемь в высоту. Всего двести пятьдесят шесть мешков. По сто
фунтов каждый. То есть всего 25 600 фунтов иголок. Которые надо разбросать. Мне
одному.
Мы потягиваем кофе, я очень маленькими
глотками, а она желает знать все, чем я сегодня занимался. Я вру, что
разговаривал с несколькими о некоторых судебных делах, а затем готовился к
экзаменам на адвоката. И то же самое мне предстоит завтра. Занят, очень занят,
понимаете, всякой этой юридической тягомотиной. Из этого следует, что мне
совершенно некогда перетаскивать тонну иголок с места на место.
Мы сидим чуть ли не лицом к белым мешкам, но
не хотим на них смотреть. И я избегаю ее взгляда.
— А когда вы начнете работать адвокатом? —
спрашивает мисс Берди.
— Точно сказать не могу, — отвечаю я, потом
уже в десятый раз объясняю, как несколько ближайших недель буду очень усердно
работать в библиотеке, просто похороню себя в книгах и надеюсь, что тогда
выдержу экзамен. Я не могу заниматься практикой, пока не сдам экзамена и не
получу лицензию.
— Как прекрасно, — замечает она и на минуту
отдается на волю волн, то есть течению своих мыслей. — Мы обязательно должны
начать с иголками, — прибавляет она и кивает, выкатывая глаза и глядя теперь на
мешки.
Я с минуту молчу, но потом замечаю:
— А здесь их много.
— О, это не страшно, я буду помогать.
Это значит, что она будет указывать лопатой,
где и как рассыпать иголки, и безостановочно при этом болтать.
— Ну, может, начнем завтра. Сегодня уже
поздно, и у меня был очень тяжелый день.
Она секунду обдумывает услышанное.
— А я надеялась, что мы сможем начать уже
сегодня, — отвечает она. — Я вам помогу.
— Но я еще не обедал, — возражаю я.
— А я сделаю вам сандвич, — поспешно
предлагает она.
Сандвич в исполнении мисс Берди — это
прозрачный ломтик консервированной индейки между двумя тоненькими кусочками
обезжиренного белого хлеба. И ни капли горчицы или майонеза. И конечно, даже в
мыслях нет добавить листик салата или ломтик сыра. Мне нужно по крайней мере
четыре таких сандвича, чтобы слегка унять голодные спазмы в желудке.
Мисс Берди встает и спешит в кухню, потому что
звонит телефон. Отдельная линия ко мне еще не проведена, хотя она обещает это
сделать уже две недели. Сейчас у меня, правда, есть параллельный телефон, но
это значит, что можно слушать все мои разговоры. Она уже просила меня поменьше
разговаривать и чтобы мне пореже звонили, потому что ей всегда нужно иметь
безотлагательный доступ к аппарату. Хотя телефон у нее звонит редко.
— Это вас, Руди, — кричит она из кухни, —
какой-то адвокат.
Звонит Барри Экс. Он сообщает, что уже
переговорил с Джонатаном Лейком обо мне и неплохо кое-что уточнить. И
спрашивает, не могу ли я опять к нему приехать, можно сейчас, сию минуту, он
будет работать всю ночь, объясняет он.
Барри хочет, чтобы я привез все документы и
бумаги. Ему надо ознакомиться со всем досконально, с этим делом об обмане
доверия клиентов. Пока мы говорим, я смотрю, как мисс Берди очень старательно
готовит сандвич с индейкой. И как раз в тот момент, когда она разрезает его
пополам, я вешаю трубку.
— Надо бежать, мисс Берди, — говорю я,
задыхаясь от волнения. — Кое-что подворачивается. Должен сейчас же встретиться
с этим адвокатом насчет одного крупного дела.
— Но как же…
— Извините. Я начну завтра. — И покидаю ее, а
она стоит с половиной сандвича в каждой руке и с осунувшимся лицом, словно не в
состоянии поверить, что я не разделю с ней трапезу.
