Я вскакиваю и начинаю действовать, чем привожу
ее почти в восторг. Под ее руководством я мужественно поднимаю и погружаю
первый стофунтовый мешок с иголками в тачку и везу ее за мисс Берди вокруг дома
и по подъездной дорожке через переднюю лужайку к низенькой маленькой клумбочке
около улицы. Рукой в перчатке мисс Берди держит чашку кофе и с большой
точностью указывает мне то самое место, куда надо высыпать иголки. Я совершенно
выдохся по пути, особенно если учесть, что последний его отрезок приходился на
мокрую от росы траву, но бодро вскрываю мешок и начинаю выбрасывать иголки
вилами. Через пятнадцать минут я справляюсь с задачей, но моя тенниска уже
насквозь пропотела.
Мисс Берди идет следом за мной и тачкой к
самому краю дворика, где мы снова нагружаемся. Она точно указывает, какой мешок
брать, и мы опять везем его к месту, недалеко от столба с почтовым ящиком.
В первый час работы мы разбросали пять мешков
иголок.
Пятьсот фунтов весом. Я уже изнемогаю. В
девять утра температура подскочила почти до тридцати градусов. В девять
тридцать я уговорил мисс Берди сделать перерыв, чтобы напиться воды. И, посидев
десять минут, с трудом поднимаюсь снова.
Время от времени нестерпимо ломит спину, но,
закусив губы, позволяю себе только гримасу боли. Однако мисс Берди ничего не
замечает.
Я человек не ленивый и когда-то, еще во время
учебы в средней школе, находился в отличной физической форме. Я вовсю резвился
и участвовал во всех спортивных играх, но потом в мою жизнь вошел юридический
колледж, и за последние три года у меня было мало возможностей заниматься
спортом. Поэтому после трех часов тяжелой физической работы я чувствую себя как
выжатый лимон.
На ленч мисс Берди скармливает мне два своих
безвкусных сандвича с индюшатиной и яблоко. Я сижу под зонтиком во внутреннем
дворике и очень медленно ем. Спину ломит, от усталости я не чувствую ног, и
руки дрожат, пока я, словно кролик, грызу яблоко.
Ожидая, когда мисс Берди закончит на кухне, я
устало смотрю через маленькое зеленое пятно лужайки с грудой мешков на ней на
свое жилище над гаражом. А я еще гордился, когда выторговал себе всего
полтораста долларов арендной платы, теперь не знаю, такой ли уж я умник на
самом деле и кто в конечном счете выгадал…
Помню, мне было даже немного стыдно, что я
слегка наживаюсь на милой маленькой женщине. А теперь мне очень хотелось бы
запихнуть ее в пустой мешок из-под иголок.
Если судить по древнему термометру, прибитому
гвоздями к стене гаража, температура в час дня поднялась еще на пару градусов.
В два часа спина у меня уже не разгибается, и я объясняю мисс Берди, что должен
отдохнуть. Она грустно смотрит на меня, затем медленно поворачивается и изучает
взглядом нисколько не уменьшившуюся груду белых мешков. Мы сделали в этой
громаде едва заметную вмятину.
— Ну, если это так обязательно.
— Только часок, — умоляю я.
Она смягчается, но в три тридцать я снова
толкаю перед собой тачку, а мисс Берди наступает мне на пятки.
После восьми часов изматывающей работы я
высыпал семьдесят девять мешков иголок, меньше трети всего их количества.
Вскоре после ленча я намекнул в первый раз,
что ровно в шесть вечера меня ждут в «Йогисе». Я, конечно, соврал. Мои часы работы
в баре с восьми до закрытия. Однако мисс Берди этого не узнает, а я твердо
намерен освободиться от иголок еще до наступления темноты. Но в пять я просто
все бросаю и говорю, что с меня достаточно, что спина у меня отваливается, а
мне еще работать вечером, и тащусь вверх по лестнице, а мисс Берди печально
смотрит мне вслед. Она может отказать мне в жилье, но мне это уже безразлично.
Поздним утром в воскресенье я просыпаюсь от
величественного грозового раската и лежу, словно оцепенев, под шум проливного
дождя, барабанящего по крыше. Голова у меня в порядке — заступив вчера на
работу в баре, я не пил. Однако все тело словно залито бетоном, и я не в силах
пошевелиться.
Малейшее движение причиняет мучительную боль.
Мне даже трудно дышать.
В какой-то момент вчерашней пытки мисс Берди
спросила, не пойду ли я с ней сегодня в церковь. Посещение церковной службы не
было включено в список обязательных условий моего здесь проживания, но почему
бы, подумал я тогда, не пойти.
Если одинокая старая леди хочет, чтобы я
посетил с ней службу, то это самое малое, что я могу для нее сделать из чувства
благодарности. И уж мне это, конечно, никак не может повредить.
Поэтому я поинтересовался у нее, какую церковь
она посещает. Церковь Благодати Господней, отвечает она, что в Далласе. Живи,
опираясь на помощь ближних, — такой принцип исповедует она вместе с досточтимым
Кеннетом Чэнддером в храме и среди собственных стен.
Сегодня я вымаливаю возможность остаться дома.
Она, по-видимому, недовольна, но быстро смиряется.
Когда я был маленьким, еще задолго до того,
как отец пристрастился к алкоголю и решил послать меня в военное училище, я от
случая к случаю ходил в церковь вместе с матерью. Отец тоже бывал с нами пару
раз, но все время ворчал и брюзжал, и мы с матерью предпочитали, чтобы он
оставался дома и читал газеты. Это была маленькая методистская церковь с
дружелюбно настроенным пастором, достопочтенным Хауи, который рассказывал
разные забавные истории и умел внушить каждому, что он желанный и любимый прихожанин.
Я помню, как мама всегда была довольна его
проповедями. В воскресной школе училось много ребят, и я не возражал, когда раз
в неделю утром меня скребли мочалкой, надевали на меня рубашку с накрахмаленным
воротничком и вели в церковь.
Однажды у матери была какая-то незначительная
операция и она провела в больнице три дня. Конечно, все дамы-прихожанки знали
об интимных деталях операции и в течение трех дней в дом потоком изливались
приношения: печеное, тушеное, жареное, пирожные, пироги и тому подобное.
Приносились горшки и блюда с таким количеством еды, которое нам с отцом и за
год было не съесть. Дамы организовали дежурство у нас в доме. Они поочередно
надзирали за порядком в кухне, убирали там, мыли, встречали все увеличивающееся
количество посетительниц, которые приносили все больше кастрюль со съестным. В
те три дня, что мать пробыла в больнице, и три дня после возвращения у нас в
доме жила по крайней мере одна из дам, и мне казалось, что они сторожили еду.
