Я выкладываю ему быстрое, насыщенное фактами
резюме по блейковскому делу, что занимает десять минут. По ходу разговора, в
промежутках главного повествования, я рассказываю о том, как и чем завершились
мои отношения с фирмой Лейка. Объясняю, как попользовался мной Барри Ланкастер,
чтобы украсть дело Блейков, и перехожу к основному пункту, главному удару.
— Мы должны сегодня же подать в суд на «Дар
жизни», — говорю я серьезно и мрачно, — потому что практически Барри Ланкастер
прибрал дело к рукам, и я думаю, что он тоже вот-вот оформит его в суде.
Брюзер вперяет в меня сверкающий взгляд черных
глаз.
Кажется, мне удалось завладеть его вниманием,
и мысль привлечь саму лейковскую фирму к судебному следствию ему нравится.
— А как быть с клиентами? — спрашивает он. —
Ведь они подписали контракт с фирмой Лейка.
— Да. Но я собираюсь срочно повидаться с ними.
Они меня послушают. — Я вынимаю из кейса черновик судебного иска к «Дару
жизни», тот самый, над которым мы с Барри изрядно попотели несколько часов.
Брюзер его внимательно читает.
Затем я подаю ему письмо, напечатанное на
машинке и адресованное Барри Ланкастеру о прекращении с ним легальных
отношений, которое должно быть подписано всеми тремя Блейками. Он медленно
читает и его.
— Неплохо сработано, Руди, — одобряет он, и я
чувствую себя законченным крючкотвором и мошенником. — Дайте-ка подумать.
Сегодня днем вы подадите дело на судебное слушание, а потом копию заявления
отвезете Блейкам. Покажите им, что процесс пошел, и заставьте подписать письмо
о прекращении контракта с Лейком и Ланкастером.
— Точно. Мне только понадобится ваше имя и
подпись на документах, подаваемых в суд. Все остальное я беру на себя, но
действовать буду от вашего имени.
— Мы здорово прищемим хвост фирме Лейка,
правда? — Он раздумывает над моими словами и дергает себя за ус. — Мне это по
нутру. Я вас познакомлю с Деком Шиффлетом, одним из моих служащих. Ему
приходилось работать с большими страховыми компаниями, и он делает для меня
сводки продаваемых ими полисов.
— Это здорово!
— Его кабинет находится через холл от вашего.
Перепишите все набело, поставьте мое имя, и мы сегодня же все это подадим в
суд. Я чертовски уверен, что клиенты будут заодно с нами.
— Клиенты с нами заодно, — заверяю я его и
мысленно вижу, как Бадди поглаживает кошек и давит слепней в «ферлейне». Дот
сидит на пороге, смолит очередную сигарету и смотрит на почтовый ящик так,
словно сию же минуту принесут чек от «Дара жизни». Я вижу, как сгорбился Донни
Рей, поддерживая ладонями отяжелевшую голову. — Немного о другом, — говорю я,
откашлявшись, — ничего не слышно насчет копов?
— Ровным счетом ничего, — заверяет Брюзер
самодовольно, словно фокусник, который опять блестяще продемонстрировал свое
мастерство. — Я кое с кем поговорил, кого знаю, и они даже сомневаются, что это
вообще поджог. Пройдет несколько дней, пока установят причину.
— Так что они не арестуют меня глубокой ночью?
— Нет-нет. Они обещали позвонить, если вы им
понадобитесь, и я обещал им, что вы сами явитесь, если надо, словно письмо по
почте, и так далее. Но до этого не дойдет. Так что расслабьтесь.
И я действительно расслабляюсь. Я верю в
способность Брюзера заставить полицию пообещать, что ему надо.
— Спасибо, — говорю я.
За пять минут до закрытия я вхожу в дежурную
приемную подаю судебный иск на четырех страницах к страховой компании
«Прекрасный дар жизни» и Бобби Отту, исчезнувшему агенту, который продал Блейкам
полис.
Мои клиенты Блейки требуют уплаты издержек в
двести тысяч долларов и штрафа в размере десяти миллионов. Понятия не имею,
сколько стоит сама компания «Дар жизни», и пройдет много времени, прежде чем я
узнаю. Я взял цифру с потолка, потому что она очень приятно звучит. Судебные
адвокаты всегда так поступают.
Разумеется, мое имя нигде не упомянуто. От
лица истца выступает Дж. Лаймен Стоун, и его броская подпись украшает последнюю
страницу заявления, придавая ему авторитетную весомость. Я вручаю дежурному
клерку чек фирмы как гонорар за принятие иска к судебному рассмотрению, и,
таким образом, дело закрутилось.
Мы официально предъявили исковое требование
«Прекрасному дару жизни».
Потом на рысях я пускаюсь в северный район
Мемфиса, в Грейнджер, где нахожу своих клиентов примерно в том же положении, в
каком оставил их несколько дней назад. Бадди в машине, Дот приволакивает Донни
Рея из его комнаты.
Мы трое сидим за круглым кухонным столом, и
они приходят в восторг при виде своей копии искового заявления.
Большие цифры производят на них очень сильное
впечатление. Дот все время повторяет «десять миллионов» с таким видом, словно
держит в руках выигрышный лотерейный билет.
Я вынужден рассказать им, что произошло у меня
с этими ужасными людьми из лейковской фирмы. Мы не сошлись на стратегии. С моей
точки зрения, они слишком затягивали подачу документов в суд, а мне это не по
нраву. Я предпочитаю жестокий бескомпромиссный подход к делу. И так далее и
тому подобное.
Но вообще-то все это им безразлично. Дело
передано в суд, и они держат в руках подтверждающий документ. Они могут сколько
угодно читать и перечитывать его втроем. Они хотят знать, что произойдет потом
и как скоро я их об этом оповещу. И какие шансы на быстрое улаживание дела. Все
это меня жутко угнетает. Я-то знаю, что пройдет очень много времени, прежде чем
дело решится, и чувствую себя злодеем, поскольку скрываю это от них.
Я улещиваю их, чтобы они подписали письмо
Барри Экс Ланкастеру, своему прежнему адвокату. В письме в жестких выражениях
ему дается отставка. Есть также новый контракт с фирмой Дж. Лаймена Стоуна. Я
быстро тарахчу, объясняя, к чему эта новая бумага. С тех же самых мест за
кухонным столом, что в прошлый раз, мы с Донни Реем наблюдаем, как Дот печатает
шаг через сорняки и опять бранится с мужем, чтобы выудить у него подпись.
Когда я уезжаю, настроение у них лучше, чем
при моем появлении. Они весьма удовлетворены фактом преследования по суду компании,
которую так давно ненавидят. Они наконец-то нанесли ответный удар. Их топтали
ногами, они и меня убедили, что с ними поступили несправедливо. И теперь они
примкнули к миллионам американцев, которые предъявляют иски каждый год, и даже
в каком-то смысле слова они чувствуют себя патриотами.
