Небольшое крыло рядом с той частью здания, где
помещается, как я предполагаю, вся наша юридическая фирма, арендуется толстой
немкой Труди, которая здесь открыла дешевую кофейню. Я познакомился с ней вчера
вечером, когда зашел, чтобы перехватить сандвич. Она тогда сказала, что уже с
шести утра продает кофе и пончики.
Она заваривает кофе, когда я вхожу. Мы с
минуту болтаем, пока она поджаривает мне тост и наливает кофе. За маленькими
столиками уже сгрудилось с десяток человек, и Труди волнуется. Человек, приносящий
из пекарни пончики, опаздывает, и самые ранние покупатели их не получат.
Я беру газету и сажусь за столик у окна так,
чтобы на него падал свет восходящего солнца. На первой странице, где печатаются
новости со всех концов страны, снимок фирмы Лейка, объятой пламенем. Небольшая
статья знакомит с историей здания, сообщает, что оно совершенно уничтожено
огнем и что сам мистер Лейк оценивает убытки в три миллиона долларов.
Обновление и перестройка склада длились пять лет, во что вложили всю душу. Репортер
цитирует слова Лейка: «Я потрясен и тоже уничтожен».
Поплачь, поплачь, старичок. Я быстро
проглядываю статейку, но не вижу, чтобы упоминалось слово «поджог». Затем
внимательно ее прочитываю. Полиция хранит молчание: дело еще расследуется и
слишком рано высказывать какие-то соображения. Пока комментариев нет. Обычная
полицейская отговорка.
Я, конечно, не ждал, что будет упомянуто мое
имя как возможного подозреваемого, однако чувствую облегчение.
* * *
И вот я сижу в своем кабинете, создаю видимость
усердия и размышляю, каким же это образом я заработаю тысячу долларов на
гонорарах в следующие тридцать дней, когда шумно вторгается Брюзер. Он кидает
мне на стол листок. Я подхватываю на лету.
— Копия полицейского рапорта, — ворчит он, уже
направляясь к двери.
— Обо мне? — спрашиваю я в ужасе.
— Да нет же, черт возьми! Это сообщение об
аварии. На углу Эйрвейз и Шелби произошло автомобильное столкновение, и машина
разбита. Это в двух кварталах отсюда. Может, пьяный шофер виноват. Такое
впечатление, что он ехал на красный свет. — Брюзер замолкает и внимательно
смотрит на меня.
— Разве мы представляем одну из…
— Еще нет! Но вот в этом и заключается твоя
задача. Возьмись за дело, проверь, как все случилось. Подпиши договор на
расследование. Займись досконально. Кажется, дело пахнет серьезными телесными
повреждениями.
Я совершенно растерян, но он оставляет меня в
этом состоянии, хлопая дверью, и я слышу, как он, ворча, идет дальше по
коридору.
Полицейский рапорт содержит имена водителей,
пассажиров, адреса, телефоны, сообщения, что с машинами и какие травмы получили
люди, и показания свидетелей происшествия.
Здесь есть схема-план, представляющая, как, по
мнению полицейского, все случилось, и другой набросок, демонстрирующий
состояние, в котором он нашел машины после аварии. Оба водителя пострадали и
отправлены в больницу, и тот, кто ехал на красный свет, был, очевидно, пьян.
Интересный документ, но что мне с ним делать?
Авария произошла десять минут одиннадцатого вчера вечером, но Брюзер уже
каким-то образом сумел первым наложить на справки свои цепкие руки сегодня
утром. Я опять читаю рапорт и затем долго смотрю на него в задумчивости.
Стук в дверь извлекает меня из недоуменного,
растерянного состояния.
— Войдите, — говорю я.
Дверь тихонько скрипит, и тощий низенький
человечек просовывает голову в щель.
— Руди? — произносит он тихим, нервным
голосом.
— Да, входите.
Он проскальзывает в едва приотворенную дверь и
словно прокрадывается к стулу напротив.
— Я — Дек Шиффлет. — Он садится, не
потрудившись поздороваться или улыбнуться. — Брюзер сказал, что у вас на руках
дело, о котором вы хотели посоветоваться. — Он оглядывается через плечо, словно
кто-то вошел следом и теперь подслушивает наш разговор.
— Приятно познакомиться, — говорю я.
Трудно сказать, сколько Деку лет, сорок, но,
может быть, и пятьдесят. У него совсем мало волос, оставшиеся пряди он сильно
помадит и расчесывает так, что они лежат поперек большой лысины. Клочки волос
над ушами жидкие и почти седые.
У него большие очки в металлической оправе с
толстыми и очень грязными стеклами. Трудно сказать, то ли у него большая
голова, то ли туловище чересчур маленькое, но они явно друг другу не
соответствуют. Лоб у него как бы разделяется на две круглые половины,
соединенные в центре глубокой морщиной, которая затем резко опускается к носу.
Бедняга Дек один из самых некрасивых мужчин,
которых я когда-либо видел. Лицо хранит шрамы юношеских угрей.
Подбородка практически нет. При разговоре нос
у него морщится, губа задирается, так что видны четыре больших верхних зуба,
все одинаковой величины.
Воротник его белой с двумя нагрудными
карманами грязноватой рубашки измят, а узел на простом красном вязаном галстуке
величиной с мой кулак.
— Да, действительно, мне нужен совет. — Я
стараюсь не встречаться взглядом с двумя огромными глазами, изучающими меня
из-за толстых грязных стекол. — Это дело о страховке. Вы здесь адвокатом
работаете?
Нос и губы одновременно морщит улыбка. Блестят
зубы.
— Да, вроде того. Но на самом деле нет,
понимаете, я не адвокат. Еще нет. Я учился в колледже, но не выдержал экзамена
на звание адвоката.
Значит, родственная душа.
— О, вот как, — откликаюсь я. — А когда вы
окончили юридический колледж?
— Пять лет назад. Понимаете, у меня все время
сложности со сдачей экзаменов. Шесть попыток.
Мне об этом неприятно слышать.
— М-м, — бормочу я. Честное слово, не думал,
что найдется человек, способный сдавать экзамен столько раз. — Сожалею, что вам
так не везет.
— А когда вы сдаете? — спрашивает он, нервно
озираясь.
Дек сидит на краешке стула, будто в любую
минуту готов выскочить за дверь, если понадобится. Большим и указательным
пальцами правой руки он щиплет кожу тыльной стороны на левой.
— В июле. Трудное положение, правда?
— Да, очень трудное, я бы сказал. Я уже год
как больше не сдаю. И не знаю, решусь ли еще раз.
