Она снова наклоняется, и опять наши лица
близко-близко.
— Нет, закончили, Руди. Сделайте то, что я
велела. По миллиону каждому из четырех внуков, а все остальное, кроме этого,
Кеннету Чэндлеру. Далее в завещании все остается как есть: тот же
душеприказчик, все те же обязательства с более мелкими суммами, те же
доверенные лица и опекун, все остается как прежде. Очень просто, Руди, я так
всегда поступаю. Профессор Смут сказал, что вы все опять приедете через две
недели и документы будут перепечатаны и приведены в аккуратный, приличный вид.
Это правда?
— Очевидно.
— Ну и хорошо. Тогда и увидимся, Руди. — И она
упархивает на другой конец стола и вот уже обнимает Боско за шею, а он сразу же
успокаивается, и вид у него невинный, словно у ягненка.
Я внимательно прочитываю все завещание и делаю
пометки в блокноте. Утешительно сознавать, что относительно сложных моментов
можно будет посоветоваться с профессором Смутом и другими преподавателями, что
они в случае затруднений помогут, что у меня целых две недели на то, чтобы
прийти в себя и сообразить, как действовать дальше. Нет, мне это все не по
силам одному, говорю я себе. Эта замечательная маленькая женщина с двадцатью
миллионами нуждается в более опытном советчике, чем я.
Для нее нужно составить такое завещание, чтобы
она даже толком и не понимала его. Я не глуп, я просто еще неопытен. Я учил
право три года, но прекрасно понимаю, насколько малы мои познания.
Клиент Букера мужественно пытается держать
себя в руках, а его адвокату просто нечего ему сказать, он исчерпал запас
утешений, поэтому Букер пытается что-то царапать в блокноте и каждые несколько
секунд бурчит, поддакивая старику. Мне не терпится рассказать ему о мисс Берди
и ее богатстве.
Я смотрю на редеющую толпу в зале и неожиданно
замечаю во втором ряду чету, упорно изучающую меня взглядами.
В данный момент я единственный свободный
адвокат, и они, по-видимому, никак не могут решить, стоит ли попытать удачи со
мной. В руках у женщины толстая папка, для сохранности перетянутая резинкой.
Она что-то тихо бормочет, а муж качает головой, словно хочет сказать, что
подождет кого-нибудь другого из этих молодых орлов-юристов.
Но вот они встают и медленно направляются ко
мне. Оба неотрывно смотрят мне в лицо. Я улыбаюсь. Добро пожаловать ко мне в
приемную.
Она садится на место мисс Берди, сбоку от
меня. Он опускается на стул напротив и держится отчужденно.
— Привет, — произношу я улыбаясь и протягиваю
руку.
Он вяло ее пожимает, и я протягиваю руку ей.
— Меня зовут Руди Бейлор.
— А меня Дот, а его Бадди, — говорит она,
кивая на мужа и игнорируя мою протянутую руку.
— Дот и Бадди, — повторяю я и начинаю
записывать в блокноте. — А как ваша фамилия? — спрашиваю со всем благодушием
опытного консультанта.
— Блейк. Дот и Бадди Блейк. По-настоящему наши
имена Марарайн и Уиллис Блейк, но все зовут нас просто Дот и Бадди.
Волосы у Дот завиты в перманенте, вздыблены и
серебрятся на макушке. Но вроде чистые. На ней дешевые парусиновые белые туфли,
коричневые носки и большие, не по размеру, джинсы. Сама она худая, жилистая и
довольно настырная.
— Адрес? — спрашиваю я.
— Восемьдесят три, Грейнджер-сквер.
— Работаете?
Бадди открыл было рот, но у меня впечатление,
что уже много лет за них обоих говорит Дот.
— Я получаю государственное пособие по
нетрудоспособности, — отвечает она, — мне только пятьдесят восемь, но у меня
плохо с сердцем. У Бадди пенсия, маленькая.
Бадди только глазеет на меня. У него очки с
толстыми стеклами и пластмассовыми дужками, которые едва достигают ушей. Щеки
румяные и толстые, лохматые темно-каштановые волосы с проседью, такое
впечатление, что он не моет их и одного раза в неделю. Рубашка в черно-красную
клетку, напоминающая плед, еще грязнее, чем волосы.
— Сколько лет мистеру Блейку? — обращаюсь я к
Дот, не будучи уверен, что мне ответит сам мистер Блейк.
— Просто Бадди, ладно? Дот и Бадди. Никаких
мистеров, хорошо? Ему шестьдесят два. Можно мне кое-что вам сказать?
Я быстро киваю, Бадди смотрит на Букера.
— Он не совсем в порядке, — быстро шепчет Дот,
легко кивнув на Бадди. Я внимательно гляжу на него. Он смотрит на нас. —
Военное ранение, — добавляет она. — Получил в Корее. Вы знаете, в аэропортах
бывают металлодетекторы…
Я опять киваю.
— Даже если он пройдет через проверочный пункт
совсем голый, эта штука может просто выйти из строя от звона.
Рубашка у Бадди светится, так изношена, а
пуговицы вот-вот отскочат, потому что она до невозможности натянута на его
выдающемся брюшке. У него по крайней мере три подбородка. Представляю себе
голого Бадди, проходящего через металлодетектор в международном аэропорту
Мемфиса, завывание сигнала тревоги и агентов безопасности, мечущихся в панике.
— У него железная пластинка в голове, —
прибавляет Дот в заключение.
— Это… это ужасно, — шепчу я в ответ, а затем
пишу в своем блокноте, что у мистера Бадди Блейка в голове железная пластинка.
Сам мистер повернулся налево и свирепо воззрился на клиента Букера в трех шагах
от себя.
Вдруг Дот нагибается вперед:
— И еще кое-что.
Я тоже наклоняюсь в ожидании.
— Да?
— У него проблема с алкоголем.
— Да что вы?
— Но это все от той раны на войне, — добавляет
миролюбиво она.
Как запросто эта женщина, с которой я
познакомился три минуты назад, превратила своего мужа в пьяницу-болвана.
— Не возражаете, если я покурю? — спрашивает
она, теребя сумочку.
— А здесь можно курить? — Я оглядываюсь в
надежде увидеть надпись «Курить воспрещается», но таковой не замечаю.
— О, конечно. — Она втыкает сигарету между потрескавшимися
губами, зажигает ее, затягивается и выпускает целое дымное облако прямо в лицо
Бадди, который даже не шелохнулся.
— Так что я могу сделать для вас, леди? —
спросил я, глядя на пачку документов, туго стянутых резинкой. Я сунул конверт с
завещанием мисс Берди под блокнот. Моя первая клиентка — мультимиллионерша, а
эти — бедные пенсионеры.
