Моя воспарившая к небесам карьера вот-вот
рухнет на землю, потерпев крушение.
— У нас денег немного, — сообщает Дот тихо,
словно это большой секрет и она смущена, что приходится его открыть.
Я сочувственно улыбаюсь. Сколько бы денег у
них ни было, они гораздо богаче меня, сомневаюсь, что их кто-нибудь собирается
преследовать по суду. — Но нам нужен адвокат, — добавляет она, снимая с пачки
бумаг резинку.
— В чем же ваши проблемы?
— Нас обманывает страховая компания.
— По какому страховому полису? — спрашиваю я.
Она швыряет пачку мне и затем вытирает руки, словно умывает их теперь, когда
бремя возложено на плечи чудотворца, который с легкостью решит все их проблемы.
Сверху пачки лежит испачканный, мятый и сильно потертый полис. Дот выдыхает еще
одно табачное облако, и на какое-то мгновение Бадди почти скрывается из виду.
— Это медицинский страховой полис, — поясняет
она. — Мы купили его пять лет назад у компании «Прекрасный дар жизни», когда
нашим парням было по семнадцать. А теперь Донни Рей умирает от лейкемии, а эти
мошенники не желают оплатить его лечение.
— «Прекрасный дар жизни»?
— Точно.
— Никогда о такой компании не слышал, — говорю
я, просматривая первую страницу полиса с условиями и обязательствами с таким
видом, словно уже управлялся со многими судебными исками подобного рода и знаю
досконально все и вся о страховых компаниях. В документе указаны имена двух
клиентов, которым в случае необходимости должны быть выплачены страховки, —
Донни Рей и Ронни Рей Блейк. У обоих одна и та же дата рождения.
— Извините за выражение, но это шайка сукиных
детей.
— Как большинство страховых компаний, —
произношу я задумчиво, и Дот улыбается — ей смешно. Я завоевал ее доверие. —
Итак, вы оплатили этот полис пять лет назад?
— Да, примерно. Я всегда вовремя платила
взносы. И никогда ни черта от них не получала, и вот Донни Рей заболел.
Я студент, и страховки у меня нет. Нет у меня
ни одного полиса — ни на жизнь, ни на здоровье, ни на автомобиль. Да я даже не
могу купить новую покрышку для заднего левого колеса моей маленькой разбитой
«тойоты».
— И вы сказали, что он умирает?
Она кивает с зажатой между губами сигаретой.
— Острая лейкемия. Заболел восемь месяцев
назад. Доктора дают ему год, но он столько не проживет, потому что Ронни не
может отдать свой костный мозг для пересадки. А сейчас, наверное, уже поздно.
Она произносит «мозг» как «мазг».
— Пересадку? — переспрашиваю я сконфуженно.
— Так вы ничего не знаете насчет лейкемии?
— Да нет, кажется.
Она цокает языком и округляет глаза, словно я
законченный идиот, затем долго и печально затягивается. Выдохнув достаточно
дыма, она говорит:
— Мои мальчики — двойняшки, понимаете? Так что
Рон, мы его так зовем, потому что ему не нравится его имя Ронни Рей, прекрасный
донор для пересадки своего костного мозга брату-близнецу. Так говорят доктора.
Но дело в том, что такая пересадка стоит где-то около ста пятидесяти тысяч
долларов. А у нас таких денег нет, понимаете? И страховая компания должна в
таком случае заплатить, потому что так указано в полисе, это их обязанность. Но
эти поганцы, сукины дети, говорят, что не обязаны. Так что теперь Донни Рей по
их милости умирает.
Она удивительно точно передает суть дела.
Все это время мы не обращаем внимания на Бадди,
но он старательно слушает. Он медленно снимает свои толстые очки и вытирает
глаза волосатой тыльной стороной левой руки.
Великолепно. Бадди плачет. Боско хнычет у
дальнего конца стола. И клиент Букера, снова охваченный сознанием вины и
раскаянием или еще по какой-то горестной причине рыдает, закрыв лицо руками.
Смут стоит у окна, смотрит на нас и, несомненно, недоумевает, какие это советы
даем мы нашим клиентам, что настраивает их на столь плачевный лад.
— А где он живет? — интересуюсь я, просто чтобы
спросить и получить ответ, который позволит мне на несколько секунд
сосредоточиться на царапанье пометок в блокноте и не обращать внимания на
слезы.
— Он никогда не уходил из дома. С нами живет.
Страховая компания не приняла нашу просьбу еще и потому, что, говорят, раз он
взрослый, он больше не нуждается в опеке.
Я просматриваю бумаги и письма, посланные ими
компании и ответные.
— А разве полис не кончается с возрастом,
когда он уже не нуждается в опеке?
Она качает головой и натянуто улыбается:
— Нет, так с полисами не бывает, Руди. Я
тысячу раз все прочла о полисах и никогда такого условия не встречала. Даже
изучила все пометки мелким шрифтом.
— Вы уверены? — спрашиваю я, глядя на
страховой полис.
— Да, уверена. Я этот проклятущий документ
читаю и перечитываю уже почти год.
— А кто вам его продал? Как имя агента?
— Это был какой-то низенький слизняк, который
постучал к нам в дверь и уговорил его купить. Зовут Отт или что-то вроде этого,
такой маленький скользкий тип и говорит очень быстро. Я пыталась его найти, но
он, наверное, слинял из города.
Я беру письмо из пачки и читаю. Это от
старшего инспектора из Кливленда, который рассматривает заявки. Оно написано
спустя несколько месяцев после первого письма, которое я уже прочитал, и в нем
довольно резко отказано в просьбе оплатить стоимость лечения на том основании,
что Донни заболел лейкемией раньше обусловленного договором срока и,
следовательно, вопрос не подлежит положительному решению.
Но если у Донни лейкемию обнаружили меньше чем
год назад, то, значит, диагноз поставлен спустя четыре года после того, как
«Дар жизни» продал полис.
— Здесь говорится, что в просьбе отказано,
потому что болезнь возникла до заключения контракта.
— Они использовали все закавыки, Руди, чтобы
отказать. Прочитайте бумаги внимательно. Тут указаны все исключения, изъятия из
правил, они все испробовали.
— А есть тут исключение для пересадки костного
мозга?
— Да нет, черт возьми. А наш врач только взглянул
на полис и говорит, что «Дар жизни» обязан все оплатить, потому что операции с
пересадкой костного мозга теперь стали обычными, их каждый день делают. Это не
исключительный случай.
