— Но это может стать для нас золотой жилой. —
Дек быстро летит через весь город. Мы молчим, центр города неуклонно
приближается. Мимо нас мчится карета «скорой помощи», и пульс мой учащается.
Вперед проскакивает еще одна машина с красным крестом.
Риверсайд-драйв забита десятками полицейских
машин, все с зажженными фарами, полосы света разрезают ночную темноту. Пожарные
машины и кареты «скорой помощи» стоят очень тесно, бампер к бамперу. Над рекой
летает вертолет.
Некоторые люди собрались в группки и стоят
абсолютно молча, другие, напротив, бегают, кричат и куда-то показывают
пальцами. Около отмели видна верхушка подъемного крана.
Мы быстро обходим ограничивающую участок
берега желтую ленту и присоединяемся к толпе у края воды. С момента несчастья
прошло уже несколько часов, и чувство необходимости предпринять самые
неотложные меры несколько ослабло.
Теперь люди просто ждут. Многие сгрудились
вместе и сидят в этом ужасном для них ожидании маленькими кучками на булыжной
набережной, они плачут и наблюдают, как водолазы и санитары ищут тела.
Священники, преклонив колена, молятся вместе с родственниками. Десятки
ошеломленных, перепуганных подростков в мокрых смокингах и разорванных выходных
платьях, держась за руки, смотрят на воду. Пароход накренился на один бок так,
что другой задрался на десять футов над поверхностью реки. Спасатели, одетые в
черно-синие непромокаемые комбинезоны и водолазные костюмы, действуют ближе к
этому борту. Другие работают с трех резиновых понтонов, связанных веревкой.
Здесь уже установился какой-то порядок
действий, но мы понимаем это не сразу. Вот лейтенант полиции медленно переходит
по длинному трапу с плавучей платформы на набережную. Толпа, подавленная
случившимся, замолкает и замирает на месте. Он подходит к передней из
полицейских машин, и вокруг него собирается несколько репортеров. Большинство
по-прежнему сидят, склонив головы в жаркой молчаливой молитве. Это родители,
родственники, друзья. Лейтенант говорит:
— Сожалею, но мы обнаружили тело Мелани
Доббинс.
Его слова пронзают тишину, которая почти сразу
же нарушается криками ужаса и плачем родных девушки. Они обнимают друг друга и
вместе оседают на землю от горя. Друзья становятся на колени и обнимают
осиротевших родителей.
Раздается женский вопль.
Другие люди оборачиваются и смотрят, но
одновременно вздыхают с облегчением. Им тоже придется услышать неизбежную
ужасную весть, но по крайней мере не сейчас, не сию минуту. Они все еще
надеются. Позднее мне рассказали, что двадцать один подросток спасся, попав в
воздушный пузырь.
Лейтенант полиции медленно уходит на плавучую
платформу, куда только что подняли из воды очередное тело.
А потом медленно начинается еще один ритуал,
не такой трагический, но совершенно омерзительный. Мужчины с вытянутыми
скорбными лицами встают и пытаются подобраться поближе к только что понесшей
утрату семье. У них у всех маленькие деловые визитки, которые они пытаются
вручить родственникам или друзьям погибших. В темноте они подбираются к ним все
ближе и ближе, недоброжелательно оглядывая друг друга. Они способны убить,
только бы заполучить себе дельце. И всего-то полагается треть, но они желают ее
заработать.
Дек все это мысленно отмечает гораздо раньше,
чем до меня доходит смысл происходящего. Он кивает на место поближе к семье
погибших, но я отказываюсь и шагу ступить вперед. Он ныряет в толпу и быстро
исчезает в темноте, чтобы разрабатывать свою золотую жилу.
А я поворачиваюсь спиной к реке и вскоре уже
бегу по улицам Мемфиса.
Глава 22
Экзаменационная комиссия использует особые
конверты, в которых сообщает о результатах экзаменов. В колледже ходит немало
баек, как бедные кандидаты в адвокаты падали в обморок у почтового ящика от
долгого ожидания.
Или бегали, выпучив глаза, и размахивали, как
идиоты, своими конвертами. Множество баек и россказней до экзаменов нам
казались смешными, но сейчас мы не находим в них ничего комичного.
Прошло уже тридцать дней, а письма мне все
нет. Я дал свой домашний адрес, я чертовски не хотел, чтобы кто-нибудь из
адвокатов Брюзера распечатал конверт.
Тридцать первый день ожидания выпал на
субботу, когда мне разрешается спать до девяти, прежде чем я слышу, как моя хозяйка
стучит ручкой кисти ко мне в дверь. Вдруг мисс Берди решила, что гаражу под
моей квартирой требуется свежая окраска, хотя, на мой взгляд, он и так выглядит
отлично.
Она выманивает меня из постели сообщением, что
уже приготовила яичницу с беконом и она остынет, так что надо поторапливаться.
Работа спорится. Окраска дает немедленные и
очень приятные результаты. Я вижу, как дело идет на лад. Солнце заслоняют
высокие облака, и я тружусь по возможности неторопливо.
В шесть вечера мисс Берди возглашает, что пора
уходить, что я сегодня поработал достаточно и у нее есть распрекрасная новость
— она приготовит овощную пиццу!
Я пробыл вчера в «Йогисе» до часу ночи, и мне
не очень хочется опять туда идти. Так что сегодня вечером, в субботу, мне
делать нечего. Но я не придумал себе никакого интересного занятия. Печально
сознавать, что меня сейчас согревает даже перспектива поесть вегетарианской
пиццы в обществе восьмидесятилетней женщины.
Я принимаю душ, надеваю свои солдатские брюки
и кроссовки. Когда я вхожу в дом, из кухни доносится странный запах. Мисс Берди
летает и жужжит, словно муха. Она никогда прежде не делала пиццу, признается
она, как будто мне должно быть очень приятно слышать подобную новость.
Но пицца вовсе не дурна на вкус. Цуккини и
желтый перец слегка жестковаты, но мисс Берди щедро сдобрила блюдо брынзой и
грибами. А я умираю от голода. Мы съедаем пиццу в гостиной и потом смотрим
фильм с Кэри Грантом и Одри Хепберн. И мисс Берди почти все время плачет.
Второй фильм — с участием Богарта и Бакалла. У
меня болят все мышцы от сегодняшней работы, и меня клонит в сон. Однако мисс
Берди, сидя на краешке дивана и затаив дыхание, жадно впитывает в себя каждое
слово с экрана, хотя смотрит этот фильм пятьдесят лет подряд.
Вдруг она вскакивает.
— Я забыла! — восклицает она и спешит на
кухню, где, я слышу, она шуршит бумагами. Она бегом возвращается в гостиную с
листком в руке, останавливается передо мной и с пафосом объявляет: — Руди, вы
сдали экзамен.
И показывает единственный белый листочек,
которого я так томительно ожидаю больше месяца. Это из экзаменационной комиссии
штата Теннесси, адресовано мне, конечно, и в центре листочка крупным шрифтом
напечатаны магические слова:
