И я громко смеюсь. Это низко и мелко и
достойно презрения, это инфантильность, мстительность, даже ненависть. Но я не
в состоянии удержаться. Она забеременела, поэтому сумела выскочить замуж, но,
разумеется, все последние месяцы перед экзаменом жила в большом напряжении.
Последние три месяца она была сама не своя, но планировала свадебное торжество
и выбирала подходящий цвет обоев для детской. И наверное, мало занималась.
Ха-ха-ха. В конечном счете я посмеялся
последним.
* * *
Пьяный водитель, который наехал на Дэна ван
Лендела, признан виновным и должен уплатить по страховке не меньше сотни тысяч.
Дек убедил виновника и его адвоката, что по заявлению ван Лендела им следует
больше этого лимита, и совершенно прав. Ответчик согласился уплатить больше,
помощь Брюзера потребовалась только в последний момент, чтобы постращать его
судебным преследованием и тому подобным. Дек сделал восемьдесят процентов всей
работы. Я по большей мере пятнадцать. Мы про себя полагаем, что оставшиеся пять
принадлежат Брюзеру. Однако по условиям работы в фирме Брюзера мы с Деком не
имеем права хоть на какую-то часть гонорара, и все потому, что Брюзер давно,
ясно и недвусмысленно утвердил условия их получения и распределения. Таким
образом, дело ван Лендела — сугубо его дело, потому что он первым узнал о
наезде. Мы с Деком примчались тогда заключить с ван Ленделом договор, но мы и
должны были это сделать, как служащие фирмы. Вот если бы мы первыми узнали о
случившемся и сами подписали контракт, тогда мы имели бы право на какую-то
часть.
Брюзер вызывает нас обоих к себе в кабинет и
плотно закрывает дверь. Он поздравляет меня со сдачей экзамена. Он тоже сдал
его с первой попытки, и я уверен, что, слыша это, Дек чувствует себя еще
большим дураком. Но Дек невозмутим, он просто сидит и облизывает губы, склонив
голову набок. Брюзер еще с минуту болтает о том, как уладилось дело ван
Лендела. Сегодня утром он получил чек на сотню тысяч долларов, и ван Ленделы
прибудут днем, чтобы рассчитаться за помощь. Он полагает, что и мы, очевидно,
кое-что получим от этой сделки.
Мы с Деком обмениваемся нервными взглядами.
Брюзер говорит дальше, что у него, можно
сказать, и так был удачный год, он заработал больше денег, чем все мы, вместе
взятые, и он хочет, чтобы его служащие тоже были довольны. А кроме того, дело с
ван Ленделом было улажено очень быстро. Сам он лично работал над ним меньше
шести часов.
Мы с Деком недоумеваем, какую же работу он
проделал в эти шесть часов.
Таким образом, от доброты сердечной Брюзер
желает компенсировать нам наши труды. Его доля — треть всего гонорара, то есть
тридцать три тысячи долларов, но он не собирается брать их все себе. Он хочет
поделиться с нами.
— Я собираюсь отдать вам треть своей доли,
разделив ее между вами поровну.
Мы с Деком молча делаем подсчеты. Треть от
тридцати трех — это одиннадцать тысяч. А половина равна пяти тысячам пятистам
долларов.
Я пытаюсь не расплыться в улыбке и говорю:
— Спасибо, Брюзер, это чрезвычайно щедро с
вашей стороны.
— Не стоит благодарности, — откликается он,
словно быть щедрым — в его натуре. — Пусть это будет подарком за то, что ты
сдал экзамен.
— Спасибо.
— Ага, спасибо, — говорит Дек.
Мы оба ошеломлены, но каждый при этом думает,
что на долю самого Брюзера приходится двадцать две тысячи всего за шесть часов.
То есть это приблизительно по три тысячи пятьсот долларов в час.
Но я не ожидал от него и полцента и поэтому
чувствую себя богачом.
— Хорошая работа, парни. Давайте подписывайте
побольше таких контрактов.
Мы одновременно киваем. Я подсчитываю и уже
распределяю, сколько и на что потрачу. Не сомневаюсь, что Дек проделывает ту же
мыслительную работу.
— Мы готовы к завтрашней встрече? — спрашивает
меня Брюзер.
Мы оспариваем ходатайство «Дара жизни» с
предложением отклонить иск Блейков. Заседание назначено на девять утра при
участии и под началом его чести Харви Хейла. У Брюзера уже состоялся неприятный
разговор с судьей относительно ходатайства. Мы не очень надеемся, что дело
дойдет до слушания в суде присяжных.
— Полагаю, что да, — отвечаю я, и сердце у
меня болезненно сжимается. Я приготовил и подал тридцатистраничное краткое
опровержение, на которое Драммонд и компания выстрелили своим опровержением.
Тогда Брюзер и позвонил Хейлу и состоялся этот неприятный разговор.
— Возможно, я предоставлю тебе возможность
самому вести обсуждение, так что будь готов, — говорит Брюзер. Я с трудом
глотаю комок, застрявший в горле. Мое беспокойство переходит в панический
страх. — Принимайся за работу, — добавляет он. — Будет стыдно проиграть дело на
этой стадии, даже не доведя до слушания в суде.
— Я тоже участвую в этом деле, — приходит мне
на помощь Дек.
— Хорошо. Мы отправимся в суд втроем. У них
же, Господи спаси, будет, наверное, человек двадцать, не меньше.
Внезапно богатство пробуждает вкус к радостям
жизни.
Мы с Деком решаем пренебречь нашим обычным
супом и сандвичем у Труди и вместо этого обедаем в ближайшей бифштексной. Мы
заказываем ребрышки.
— Никогда прежде Брюзер не делился гонораром,
— говорит Дек, дергаясь и судорожно поглядывая по сторонам. Мы сидим в
отдельной кабинке в конце темного обеденного зала. Нас никто не может услышать,
но он тем не менее беспокоится. — Что-то должно грянуть, Руди, — я уверен, что
Токсер и Ридж вот-вот сбегут. Федеральные агенты обложили Брюзера со всех
сторон. Вот он и отдает свои деньги. Я нервничаю, я очень из-за всего этого
нервничаю.
— О`кей, но почему? Они же не могут нас
арестовать.
— Я не поэтому беспокоюсь. Я беспокоюсь насчет
своего места работы.
— Не понимаю. Если Брюзер будет обвинен и даже
арестован, его могут, как бывало прежде, выпустить под залог, и фирма все равно
сможет функционировать, пока они не закончат дела.
Мои слова его злят.
— Послушай, а что, если они заявятся с
требованием немедленно предстать перед судом и с ордером на прекращение
деятельности фирмы? Знаешь, они могут так сделать. Так бывало в случаях с
рэкетом. Федеральные агенты любят напасть на юридическую контору, конфисковать
все дела и увезти компьютеры. Им наплевать на нас с тобой.
Честно говоря, я об этом не думал, и,
наверное, вид у меня довольно удивленный.
