Вчера я сделал несколько анонимных звонков в
его офис и узнал, что мне требовалось. Я выжидаю в огромном холле больницы
Святого Петра, он на один этаж выше Мэдисон-авеню, и смотрю на парковку около
Медицинского центра Пибоди. Без двадцати одиннадцать я вижу, как старый
«фольксваген-рэббит» тормозит и паркуется. Из машины выходит Келли.
Она одна, как я и думал. Час назад я звонил на
работу ее мужу, спросил, нельзя ли с ним поговорить, и повесил трубку, когда он
подошел. Мне едва видна ее макушка, когда она пытается выбраться из автомобиля.
Келли на костылях, вот она ковыляет между двумя рядами машин и входит в здание.
Я сажусь в лифт, поднимаюсь на следующий этаж,
пересекаю Мэдисон-авеню по стеклянному переходу. Я нервничаю, но не тороплюсь.
В комнате ожидания полно народу. Она сидит
спиной к стене и листает журнал. Сломанная лодыжка теперь в лубке, что
позволяет ей ходить. Справа от нее пустой стул, и, прежде чем она успевает
понять, кто перед ней, я сажусь.
Сначала лицо у нее потрясенное, но затем
расплывается в приветливой улыбке. Однако она нервно оглядывается. На нас никто
не смотрит.
— Да читай ты свой журнал, — говорю я и
открываю «Нэшнл джиогрэфик». Она поднимает «Вог» почти на уровень глаз и
спрашивает:
— А что ты здесь делаешь?
— Меня беспокоит спина.
Покачивая головой, она опять оглядывается.
Дама, сидя рядом, хотела бы повернуть к нам голову, но у нее шея в гипсе. Мы
здесь никого не знаем, так чего же нам беспокоиться…
— А кто твой доктор? — спрашивает она.
— Крэгдейл.
— Как интересно…
Келли Райкер была красива, когда носила
больничный простой халат, с синяком на лице и без косметики. А теперь я просто
не в состоянии оторвать от нее глаз. На ней белое, слегка накрахмаленное,
короткое платье с застежкой донизу.
Оно напоминает мужскую рубашку, как если бы
студентка позаимствовала ее у своего приятеля-сокурсника. И закатанные вверх
шорты цвета хаки. Распущенные темные волосы падают ниже плеч.
— Это хороший врач? — спрашиваю я.
— Да просто доктор и все.
— Ты уже была у него?
— Оставь, Руди. Я не собираюсь это обсуждать.
И наверное, тебе лучше уйти. — Она говорит тихо, но твердо.
— Да, знаешь, я уже подумываю об этом. Но я
много думаю и о тебе, и о том, что мне делать. — Я умолкаю, так как мимо
провозят мужчину в инвалидном кресле.
— И что же?
— А то, что я до сих пор не знаю.
— Я думаю, что тебе надо уходить.
— Однако на самом деле ты так не думаешь.
— Нет, я действительно этого хочу.
— Нет, не хочешь. Ты бы хотела, чтобы я
околачивался около, постоянно был бы в контакте, звонил время от времени,
чтобы, когда в следующий раз он опять переломает тебе кости, у тебя нашелся бы
не совсем безразличный к тебе человек. Вот чего ты хочешь.
— Следующего раза не будет.
— Почему же?
— Потому что теперь у нас все иначе. Он
старается перестать пить. И обещал больше ни разу меня не ударить.
— И ты ему веришь?
— Да, верю.
— Он и раньше это обещал.
— Почему ты не уходишь? И не звони, ладно? От
этого только хуже.
— Но почему? Почему от этого хуже?
Она секунду колеблется, потом опускает журнал
на колени.
— Потому что по мере того, как проходят дни, я
все меньше думаю о тебе.
Приятно знать, что она обо мне все-таки
думает. Я достаю из кармана визитную карточку с моим старым адресом, то есть
адресом фирмы, которая теперь опечатана некими правительственными
организациями. Я пишу на обороте телефон и подаю ей карточку.
— Решено. Я больше тебе не звоню. Если я тебе
понадоблюсь, вот мой домашний телефон. Если он сделает тебе больно, я хочу об
этом знать.
Она берет карточку. Я быстро целую ее в щеку и
покидаю комнату ожидания.
* * *
На шестом этаже того же здания размещается большое
онкологическое отделение. Лечащий врач Донни Рея — доктор Уолтер Корд. Лечение
на сегодня означает только одно — он прописывает Донни Рею пилюли и другие
снадобья в ожидании, когда Донни умрет. Корд предписал ему первый курс
химиотерапии, он сам сделал анализы, определившие, что костный мозг Ронни
Блейка абсолютно подходит для пересадки его брату-близнецу. Свидетельство Корда
на суде, если предположить, что он все-таки состоится, было бы сокрушительным
ударом по страховой компании.
Я оставляю трехстраничное письмо на его имя в
регистратуре, Я хотел бы переговорить с ним, когда ему удобно, и желательно
получить эту возможность бесплатно. Как правило, врачи ненавидят адвокатов, и
любое время, потраченное ими на разговор, стоит весьма дорого. Но Корд и я — не
противники, а сторонники, и мне нечего терять.
* * *
С большим волнением я бреду по этой
небезопасной части города, пытаясь разобрать выгоревшие, полустертые номера на
дверях домов. Окрестности выглядят так, словно когда-то и в силу понятных
причин их позабросили, но теперь они в процессе самоутверждения. Все здания в
два-три этажа отстоят от дороги, у них кирпичные или стеклянные фасады.
Некоторые были построены одной сплошной линией, между другими пролегают узкие
проходы. Многие загорожены заборами, пара домов сгорела уже несколько лет
назад. Я прохожу мимо двух ресторанов. Около одного на тротуаре столик под
навесом, но посетителей не видно. Есть химчистка и цветочный магазин.
Магазинчик антиквариата «Тайные сокровища» на
углу улицы — на вид довольно опрятное здание с красно-серыми кирпичными
козырьками над окнами. В доме два этажа, и, подняв глаза, я понимаю, что,
очевидно, вижу перед собой мое новое обиталище.
Я не могу найти другой двери и вхожу в
антикварную лавку. В крошечном фойе вижу лестничку, освещенную наверху.
Меня ждет Дек. Он горделиво улыбается.
