— Заполните заявление о скоростном
прохождении, — говорит он, делая пометки в блокноте. — Защита будет возражать.
Мы проведем по этому поводу заседание, и, если я не услышу с их стороны
достаточно убедительных доводов против, я удовлетворю ваше заявление. Я дам
четыре месяца для анализа дела. Времени достаточно для всех заседаний,
ознакомления с документами, письменных запросов и тому подобного. Когда
рассмотрение всех обстоятельств завершится, я представлю дело в суд.
Я делаю глубокий вдох, у меня стоит ком в
горле. Мне кажется, что это уж чересчур ускоренно. И мысль, что придется
выступать против Лео Ф. Драммонда и его шайки на открытом судебном заседании,
перед присяжными и так скоро, меня по-настоящему пугает.
— Мы будем готовы, — уверяю я, хотя не знаю,
какими будут мои следующие три шага, но надеюсь, что говорю более уверенно, чем
сейчас чувствую себя.
Мы еще немного болтаем, и я ухожу. Киплер
предлагает звонить, если у меня возникнут вопросы.
* * *
Я ему готов звонить уже через час. Когда я возвращаюсь
к себе в офис, меня ждет толстый конверт из «Тинли Бритт».
Лео Ф. Драммонд, несмотря на скорбь по другу,
потрудился на славу. Машина подачи очередных заявлений на полном ходу.
Он подал ходатайство насчет гарантии уплаты
судебных издержек. Это легкая пощечина мне и моим клиентам: так как мы все
бедны, Драммонд выражает тревогу по поводу наших возможностей в этом смысле.
Платить придется, если мы проиграем дело и судья вынесет решение, чтобы мы
компенсировали все издержки обеих сторон. Он также подал ходатайство, прося о
санкциях в виде денежной компенсации за то, что я и мои клиенты затеяли столь
недостойный процесс.
Первая его бумага не идет дальше гипотез.
Вторая очень скверно пахнет. К обеим приложены длинные, красиво оформленные
заключения с соответствующими примечаниями и сносками, указателями и
библиографией.
Внимательно еще раз прочитав ходатайство,
решаю, что Драммонд подал их, стараясь что-то мне доказать. Такие требования
редко удовлетворяются, и, мне кажется, его главная цель — показать, как много
бумажной документации могут произвести на свет воители «Трень-Брень» за
короткий период времени, пусть и на несостоятельных основаниях. Так как каждая
сторона обязана отвечать на ходатайства, а также потому, что я не пошел на
соглашение и не желаю его, Драммонд сообщает таким способом, что утопит меня в
бумажном море.
Телефоны еще только-только должны начать
звонить. Дек где-то в городе. Я и подумать боюсь, где он сейчас рыщет. И у меня
достаточно времени, чтобы начать войну перекрестных ходатайств. Мной движет
мысль о моем несчастном и обреченном молодом клиенте и о том, как гадко с ним
обошлись.
Я единственный адвокат, который есть у Донни
Рея, и надо будет приложить гораздо больше усилий, чем производство бумаг,
чтобы заставить меня уступить.
* * *
У меня сложилась привычка связываться по
телефону с Донни Реем каждый день после ленча, примерно в пять вечера. После
моего первого звонка несколько недель назад Дот сказала, что для него мои
звонки значат очень много, и с тех пор я стараюсь поговорить с ним каждый день.
Мы беседуем о многих и разных вещах, но никогда о его болезни или о процессе. Я
всегда стараюсь запомнить что-нибудь смешное, случившееся за день, и потом
рассказать ему. Я знаю, что мои звонки стали важной частью его угасающей жизни.
Но сегодня его голос крепче, он говорит, что
встал с постели и сидит на крыльце и что ему очень хотелось бы куда-нибудь
съездить на несколько часов, только бы уехать из дому, от родителей.
Я подхватываю его в семь вечера. Мы обедаем в
близлежащем баре (барбекю). На Донни Рея посматривают, но он этого словно не
замечает. Он рассказывает о своем детстве, о разных смешных случаях из времени
прежнего Грейнджера, когда шайки подростков наводняли улицы района. Мы немного
смеемся, он, наверное, в первый раз за несколько месяцев. Но разговор его
утомляет, и он почти ничего не ест.
Когда стемнело, мы приезжаем в парк около
стадиона, где сейчас идут одновременно два бейсбольных матча на смежных
площадках. По дороге к парковке я рассматриваю обе команды. Я ищу ту, что в
желтой форме.
Мы паркуемся на травянистом склоне под
деревом, гораздо ниже границы правого поля. Рядом никого. Я вынимаю из
багажника два складных стула, позаимствованных в гараже мисс Берди, и помогаю
Донни Рею сесть. Он может ходить самостоятельно и твердо намерен как можно
меньше пользоваться моей помощью.
Уже конец лета, но температура и после
наступления темноты все еще около тридцати градусов. Влажность такая, что ее
просто ощущаешь физически. Рубашка у меня прилипла к телу. Сильно потрепанный
флаг на шесте не шелохнется.
Площадка для игры хорошая и ровная, окруженная
густым, только что подстриженным газоном. Во внутреннем квадрате ни травинки.
Здесь есть также крытые и открытые места для зрителей, места для арбитров и
освещенные табло, где фиксируется счет. Обе команды из лиги «А», они оголтелые
соперники по игре в софтбол, когда используют более мягкий и крупный мяч, чем в
обычном бейсболе. В обеих командах очень сильные игроки. Во всяком случае, они
считают себя сильными.
Игра идет между «Лучшими транспортниками» и
«Отборной армейской». Первая команда в желтой форме, другая — в зеленой, на
которой значится еще и прозвище «Застрельщики». И дело у соперников идет
всерьез. Они орут, носятся как сумасшедшие, выкрикивают всякие ободряющие
словечки, иногда дразнят соперников. Они размахивают руками, норовят ударить
головой, спорят с арбитрами, а когда их удаляют с поля, демонстративно швыряют
биты.
В колледже я играл в эту разновидность
бейсбола, но меня спорт никогда особенно не увлекал. Мне всегда казалось, что
главная цель игры — забросить мяч, все остальное не имеет значения. Это
командам иногда удается, и их доморощенные броски восхитили бы самого Бэби
Рута. Большинство игроков немногим старше двадцати, они в довольно хорошей
форме, очень заносчивы и разряжены в пух и прах, во всяком случае, на них
надето больше, чем требуется по игре. Все они в перчатках, с широкими манжетами
на запястьях, щеки вымазаны тушью, которой подводят глаза.
Большинство парней еще только ждут, чтобы
оценили их талант. Они пока только мечтают прославиться.
Есть игроки и постарше, с намечающимся брюшком
и медленнее на ногу. Они забавно прыгают и норовят поймать мяч на лету. Почти
слышно, как при этом у них трещат кости, но они играют азартнее, чем молодежь.
Им надо доказать, что они все еще хоть куда.
Мы мало говорим. Я купил Донни Рею в ларьке
рядом с трибуной пакет воздушной кукурузы и содовую. Он говорит «спасибо» и
вообще благодарит за то, что я его сюда привез.
