Я обращаю особое внимание на третьего игрока
из команды «Лучших транспортников». Он мускулист, у него быстрые ноги и руки.
Он гибок и крепок, много болтает и задирает соперников.
Первая подача сделана, и я смотрю, как он идет
к загородке около навеса своей команды и что-то говорит своей девушке.
Келли улыбается. Я могу видеть со своего места
ямочки на ее щеках и ее замечательные зубы. Клифф тоже смеется. Он быстро
чмокает ее в губы и опять вразвалку шагает к своей команде.
Они кажутся парой влюбленных голубков. Он
безумно ее обожает и хочет, чтобы все видели, как он ее целует. Они просто не
насмотрятся друг на друга.
Она опирается на загородку, прислонив рядом
костыли.
На ноге у нее уже лубок поменьше. Она стоит
одна, поодаль от других зрителей и болельщиков. Она не может меня видеть,
потому что я сижу по другую сторону поля, но на всякий случай я нахлобучил
козырек на глаза.
Интересно, что бы она сделала, если бы узнала
меня? Да, наверное, ничего, просто не обратила бы внимания.
Я должен бы радоваться, видя, что она как
будто счастлива и здорова и мирно живет с мужем. Очевидно, побои прекратились,
и за это я благодарен судьбе. Когда я мысленно представляю, как он бьет ее
бейсбольной битой, я просто заболеваю. Однако ирония судьбы в том, что
единственный для меня способ завоевать Келли — это если избиения будут
продолжаться.
И я ненавижу себя за такие мысли.
Клифф занял центральную позицию. Он
сокрушительно отбивает третью подачу соперника и ловко посылает мяч далеко
налево. Да, это действительно потрясающий удар, и он обходит базы и что-то
кричит Келли. Он талантливый спортсмен, гораздо лучше всех остальных игроков. И
я не могу без ужаса подумать, как бы он замахнулся изо всех сил на меня.
Может, он перестал пить и трезвым не станет
так жестоко обращаться с женой. Может, пора мне убираться прочь.
Проходит час, и Донни Рей уже хочет спать. Мы
уезжаем, по дороге говорим о судебном заседании, где будет слушаться его дело.
Я сегодня оформил ходатайство с просьбой позволить получить у него
свидетельские показания, которые можно будет использовать на судебном
заседании, и как можно быстрее. Мой клиент скоро настолько ослабнет, что не
сможет выдержать двухчасовую процедуру перекрестного допроса целой шайки
адвокатов, так что надо спешить.
— Да, нам бы лучше поскорее с этим покончить,
— говорит он тихо, когда мы подъезжаем к дому.
Глава 27
Не нервничай я так, обстановка меня бы даже
позабавила. Любого случайного наблюдателя увиденное вдоволь повеселило бы,
однако в зале судебного заседания никто не улыбается. А уж мне и вовсе не до
смеха.
За столом обвинителя я сижу в полном
одиночестве, передо мной аккуратными стопками разложены тексты ходатайств и
листы с кратким изложением дела. Мои личные записи и наброски выступлений,
сделанные на двух блокнотах, удобно покоятся рядом, под рукой. Дек устроился у
меня за спиной — не за столом, где от него была бы хоть какая-то польза, но в
кресле за барьером на расстоянии по меньшей мере трех вытянутых рук от меня, —
поэтому и кажется, что я совсем один.
Мне и правда жутко одиноко.
А вот стол защиты, отделенный от моего лишь
узким проходом, населен весьма густо. В центре его лицом к месту судей
восседает, разумеется, Лео Ф. Драммонд, собственной персоной, окруженный по
флангам верными приспешниками. Двумя одесную, и двумя же ошуюю. Драммонду
шестьдесят лет, он выпускник юридического колледжа Иельского университета с
тридцатишестилетним стажем судебных баталий. Т. Пирсу Морхаусу, тоже птенцу
гнезда Иельского, тридцать девять; он один из компаньонов в фирме
«Трень-Брень», с четырнадцатью годами адвокатского крючкотворства за спиной.
Б.Дьюи Клею Хиллу-третьему, выпускнику Колумбийского университета, тридцать
один; чести сделаться компаньоном его пока не удостоили, посчитав, должно быть,
что шести лет стажа недостаточно. А вот двадцативосьмилетнему М.Алеку Планку-младшему,
подвизавшемуся в роли адвоката всего два года, на мой взгляд, дали возможность
снискать лавры в этом деле лишь благодаря его Гарвардскому диплому. Ибо
достопочтенный Тайрон Киплер, судья, также закончил Гарвард. Он
афро-американец. Планк тоже чернокожий. В Мемфисе не на каждом шагу встретишь
юриста с Гарвардским образованием и шоколадным лицом. В фирме «Трень-Брень»
таковой имеется в единственном экземпляре, и вот он здесь — для того, без
сомнения, чтобы расположить к присутствующей адвокатской братии его честь
Киплера. А в дальнейшем, если все пойдет как по писаному — и суд присяжных.
Половина зарегистрированных избирателей в нашем округе — негры, потомки
выходцев из Африки, поэтому несложно догадаться, что и жюри присяжных по
расовой принадлежности разделится примерно пополам. Таким образом, по замыслу
вдохновителей, М.Алеку Планку-младшему уготована роль осчастливить своим
присутствием и расположить к себе некоторых присяжных.
Не сомневаюсь, что, окажись среди жюри,
скажем, камбоджийка, фирма «Трень-Брень» без особого труда отыщет в своих рядах
уроженку Кампучии и усадит её за стол защиты.
Пятого члена команды противника зовут Брэндон
Фуллер Гроун — по непонятной мне причине полное его имя звучит именно так, без
номеров и инициалов. А ведь вполне мог бы, как подобает представителю столь
крупной адвокатской конторы, провозгласить себя Б. Фуллером Гроуном. Ему
двадцать семь, и всего два года назад он закончил с отличием юридический
колледж Мемфисского университета, оставив за собой шлейф громкой славы. Его имя
было притчей во языцех, когда я только поступил в юридический колледж, да и к
первой сессии я готовился, корпя над его старыми конспектами.
Если не считать двух лет, в течение которых М.
Алек Планк-младший перекладывал бумажки в конторе федерального судьи, то
суммарный боевой стаж защиты, плотной стеной утвердившейся за соседним столом,
равен пятидесяти восьми годам.
С того дня, как я получил свой диплом, не
прошло и месяца. Мой помощник уже шесть раз проваливал экзамен на звание адвоката.
Все эти вычисления я сделал вчера поздно
вечером в публичной библиотеке штата Мемфис, не перестающей восхищать меня
своими кладезями. Контора же Руди Бейлора может похвастать лишь семнадцатью
книгами по юриспруденции, которые сохранились со времен моей учебы, и цена
которым грош — в базарный день.
