— Не стану говорить, — повздыхав, пообещал Илья и спросил: — И что дальше ты с ними планируешь делать?
— А уже делаю, — повеселела я. — Мне совершенно случайно попалась информация о Манечке, я решила, что надо посмотреть на девочку, и поехала в их город, познакомилась с ее семьей, помогла с поездкой в Германию. И неожиданно поняла, что мне невероятно нравится этим заниматься. Что у меня и на самом деле есть талант управления и администрирования и мне приносит настоящее удовлетворение и радость, когда у нас с родителями этих деток и врачами все получается. Вот этот результат поистине ценный и стоит того, чтобы за него биться всеми доступными способами. Я осознала, что хочу заниматься именно этим, и уже оформила некоммерческий благотворительный Фонд помощи детям с проблемами опорно-двигательного аппарата под названием «Победим». Я являюсь его единственным учредителем и директором, но, поскольку он благотворительный, то мне не положено получать там зарплату. Поэтому я решила, что вывезу ценные вещи отсюда и сдам эту квартиру внаем, а так же, — вот тут я с грустью вздохнула, — продам бизнес. Я уже посовещалась с дедом, правда, он всего еще не знает…
— Как я понимаю, — перебил меня довольно строго Башкирцев, — Матвей Петрович много чего не знает.
— Ну да, — сделала я покаянное лицо. — Но о том, что я собираюсь вернуться в Москву, я ему сообщила и спросила про продажу бизнеса. Мы с Альбиной посовещались и решили, что так будет лучше. Она на эти деньги хочет открыть магазин и кафе, в которых будут торговать продуктами, произведенными Мартинесом и его семьей, а может, и несколько магазинчиков, я свою часть денег положу в банк, а на арендную плату от квартиры и проценты от вклада буду жить.
— Вообще-то у тебя есть муж, который зарабатывает, — напомнил с нажимом Илья.
— Ну и муж, хоть и бывший, — кивнув, согласилась я, — который зарабатывает. Понятное дело, что вся сумма сразу не опустится на счет фонда, я перестраховалась, по-моему, даже чересчур, и разбила ее на одиннадцать разных траншей. Они станут поступать на счет в течение года с различных счетов и из разных стран от анонимных жертвователей. Первая и одна из самых крупных сумм уже пришла позавчера. Так что еще несколько формальностей, и я могу начинать работать. А еще я подумала, что, наверное, хорошо бы поступить в мединститут и подучиться, чтобы лучше разбираться в проблеме. Но это планы на перспективу.
И замолчала, глядя на Илью в ожидании его реакции. Но он не торопился с ответом, рассматривая меня и о чем-то напряженно размышляя.
Я ждала его решения, непроизвольно стараясь даже дышать потише, а сердце колотилось, словно я пробежала стометровку на время.
Я все понимаю!
Вообще-то я толкаю его на должностное преступление. Он полковник полиции и обязан соблюдать закон. И то, что я сделала, как бы благородно, по-робингудовски не выглядело, на самом деле банальное хищение денежных средств и сокрытие их от государства.
То есть преступное деяние, которое Башкирцев как представитель закона обязан предотвратить и задержать преступника, то есть меня.
Так и молчали. Он думал, а я, еле дыша, смотрела на него и слушала, как тарабанит сердце у меня в груди. А потом он глубоко вздохнул, решив что-то.
— Ну, что скажешь? — подвел он итог моим признаниям. — Королева. Красть — так миллионы, обыгрывать и обводить вокруг пальца — так преступников международного уровня, любить — так до смерти, — и посмотрел мне в глаза. — Я не буду говорить тебе, что надо вернуть деньги, и помогу с фондом всем, чем смогу.
— Ильюша! — подскочила я, задохнувшись от радости и благодарности, четко отдавая себе отчет, на что он идет и чем жертвует, принимая это решение. И кинулась вперед, с ходу усевшись к нему на колени и обняв за шею обеими руками.
А он, чуть отстранившись, посмотрел на меня самым строгим своим взглядом и заявил суровым тоном:
— Вот теперь, Кира Андреевна, на самом деле одной благодарности совершенно недостаточно: давай-ка в постель!
Повода для отказа я не нашла и… В общем, в местное управление подписывать какие-то там документы и закрывать дело Илья Георгиевич отправился после обеда. Очень-очень после обеда, ближе к понятию «перед ужином».
Башкирцев уехал в Москву, а я осталась заниматься продажей бизнеса, устройством квартиры для сдачи и попутным, чуть ли не каждодневным уговариванием бабушки не бояться оставаться одной в городе, аргументируя это вынужденными обстоятельствами.
По большому счету, Ангелине Григорьевне было пофиг на все наши обстоятельства, и она вообще ничего не боялась, тем более что у нее теперь имелось две помощницы по хозяйству, постоянно проживавших с ней в усадьбе: все та же преданная Зина и ее старшая сестра, недавно присоединившаяся к ним.
Но выступить, это же святое, когда еще придется донимать родню, вот бабушка и отрывалась.
Мне пришлось пережить гнев деда, когда мы с Ильей, приехав к нему, рассказали в подробностях про трупы у меня в квартире и все последующие страсти-мордасти. Матвей Петрович негодовал, а я клятвенно пообещала ему больше никогда ничего не скрывать, переглянулась с Ильей и выложила про фонд и стыренные деньги.
Дед посмеялся и похвалил, пообещав всяческую помощь с фондом. А мне не помешает, мы и на самом деле, без дураков и обмана, будем благотворительной организацией, и я лично стану проверять каждого кандидата на помощь, вернее, его родственников, и ради этих целей не постесняюсь нагрузить мужа родного, хоть и бывшего, и его контору, как основную, так и побочную загадочную, да и сама кое-что могу в этом аспекте предпринять.
Кстати, насчет бывшего. Башкирцев старался приезжать ко мне каждые возможные выходные, да и я теперь частенько каталась в Москву, вплотную занимаясь делами фонда. Так что виделись мы почти регулярно, и каждый раз Илья требовал, чтобы мы немедленно пошли в загс и вернули меня в замужество с ним, но теперь уже мне было совершенно некогда, как и ему.
За это время я многое переосмыслила и поняла.
Мы настолько заняты собственными персонами, нашими переживаниями, надуманными и реальными проблемами, нашими претензиями миру и окружающим, что крайне редко, а скорее что и никогда вовсе, не даем себе труда мысленно встать на место другого человека и посмотреть на обстоятельства его глазами, с точки зрения его жизни.
Меня раздражало и обижало постоянное отсутствие мужа в нашей жизни, то, что за три года нам ни разу не удалось отметить совместно наши с ним дни рождения, например, и всего один Новый год. Что в отпуск мы так ни разу и не съездили вместе, потому что в самый последний момент его срывали на службу.
Я дула губы и обижалась и чувствовала себя задвинутой куда-то в область газовой плиты, за метлу и швабру. И только теперь, столкнувшись с по-настоящему тяжелыми болезнями и недугами маленьких детишек, с горем их родителей и близких, я вдруг подумала — а что, собственно, я предъявляла Илье и какой мерой можно измерить его выбор, на каких весах? На тех, где на одной чаше лежит моя обиженность, а на другой — трагедия семьи, в которой убили человека: любимого мужа, сына, брата, отца. И как это взвешивать? Что Башкирцев не сидит с нами за столом, не выпивает-закусывает, не подпевает под гитару и не гуляет по парку и так далее, а вместо этого ищет ту сволочь, которая отняла у родных их любимого человека.
