Ран втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он обещал себе, что не придет к ней. Он загружал себя работой и тренировками, но — проклятие! — один взгляд, один лишь ее взгляд заставил его забыть обо всем. Желание… Невыносимое. Сводящее с ума. Убивающее. Он не мог без нее жить, без этой проклятой раяны, без ее дыхания, без ее тела.
Моргана была права. Он подыхал без Оникс. Горел изнутри и ненавидел весь мир за это. Ее, себя, небесных и демонов, что свели их вместе!
Его пустыня, его боль, его жизнь…
Он смотрел в глаза Оникс, смотрел и сдерживал стон, что рвал горло. Вбивался в ее тело, целовал, понимая, что никогда это не закончится, пока кто-то из них жив. Хотелось кричать. От наслаждения и силы, с которой его тело и душа реагировали на эту девушку.
Оторвался на миг, чтобы толкнуть ее на кровать. Он хотел ощущать ее кожу, он чувствовал себя голодным настолько, что мутилось в голове. Платье мешало, и он распорол ткань ножом, от горла до пояса, прижался губами к оголившейся груди. В паху болело от необходимости быть в ней, от желания брать, таранить, иметь так, чтобы утолить этот голод хоть немного! Чтобы жить.
Они вцеплялись друг в друга, как потерпевшие кораблекрушение, торопясь ощутить вкус, вобрать запах и впитать в себя друг друга. Скользя губами, двигаясь навстречу друг другу. Ран прижал Оникс к покрывалу. Он хотел большего, всего, что мог получить от нее, всю ее, и эта необходимость, эта одержимость заставляли его наматывать на кулак белые волосы, словно и сейчас она могла уйти… Но и этого ему было мало.
Она стонала под ним, и по затуманившемуся взгляду, по расширенным зрачкам Ран знал, что Оникс совсем рядом со своей вершиной.
Остановился, потянул за волосы, всматриваясь в ее глаза.
— Для кого цветет лори, раяна?
Он хотел это слышать. Хотел. Опустил руку, провел пальцами там, где соединялись их тела. Девушка выгнулась, застонала.
— Для кого?!
Толчок и остановка. Ласка пальцев. Оникс выгибалась и терлась, стремясь продолжить их движения, дойти до края. И его тело дрожало от желания сделать это. Но нет… снова толчок и ласка.
— Ран! Чтоб ты сдох, аид… — Оникс стонет и бьется, комкает в пальцах покрывало.
— Не так быстро… — он целует ей шею, трогает языком ямочку у горла. — Скажи мне, сладкая… Скажи. Давай, Оникс! Мне надо это услышать…
Толчок. Они оба уже мокрые от желания закончить, от желания освободиться.
— Для кого?
— Для тебя, Ран…
И он снова двигается — сильно, резко, сжимая стальными пальцами ее тело, лаская так, что у Оникс больше нет сил сдерживаться, и она кричит, вцепившись в его плечи, ощущая, как мощно он извергается внутри ее…
Как успокаиваются его дыхание и стук сердца.
Аид поднял голову, усмехнулся.
— Я пришлю тебе новое платье, раяна.
Поднялся, поднимая с пола свою одежду.
Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.
— Всего лишь раяна? — Оникс тоже усмехнулась, почти зеркально повторив его. Приподнялась на локтях, не пытаясь прикрыться. — Ты забываешься, пес. Пришли своей повелительнице десять платьев. И красные розы.
Ран повернул голову, в его глазах вспыхнуло изумление. И рассмеялся.
— Как интересно… Я учту, Светлейшая.
Оникс откинулась на покрывале, закинув руки за голову и чувствуя его взгляд.
* * *
Утром ее разбудила Риа.
— Госпожа, госпожа, просыпайтесь! Там такое!!!
— Что?
Оникс отвернулась, спать хотелось неимоверно. Даже подумала, а не послать ли прислужницу к демонам и снова завернуться в кокон покрывала. Но что-то в голосе Риа заставило приоткрыть один глаз.
— Что?
Прислужница указала дрожащей рукой на дверь, соединяющей спальню с гостиной.
— Ну что там?
Раяна сползла с кровати, прошлепала босыми ногами. И рассмеялась. В гостиной были платья. Разных цветов, украшенные кружевом и вышивкой, усыпанные камнями. Одиннадцать штук. На изготовление каждого такого платья мастеру иглы понадобился бы месяц. И Оникс не сомневалась, что все они идеально подойдут ей по размеру.
— А розы? — внутри поднималось что-то, от чего хотелось смеяться. — Должны быть красные розы!
Риа с круглыми глазами подала ей записку, и Оникс торопливо сломала печать с буквами. Такими же, как на ее плече…
«Цвета моего рода — синий и белый, Светлейшая».
— Там! — Риа ткнула пальцем в окно, похоже, слов у говорливой прислужницы не осталось.
Оникс подошла, дернула створку, распахнула, ступила на маленький балкончик. Зима еще не ушла, и мигом закоченели босые ноги. И показалось, что сад в снегу…
Но нет. В саду цвели розы. Синие и белые. Все синие и белые… Сотни или тысячи роз, живых и благоухающих, цвели под ее окном в мертвом саду. Оникс не выдержала и все-таки рассмеялась.
— Что это, госпожа? — Риа высунулась, с восторгом перевалилась через перила, рискуя вывалиться.
— Это приближение, — прошептала раяна.
Сладкое, восхитительное приближение.
Но ноет сердце, страшась нового удара…
* * *
Ран стоял в тени деревьев и смотрел, как она смеется.
Закутанная в покрывало, растрепанная, босая. И хохочущая. Счастливая.
Когда Оникс смеется, она становится совсем юной… Он видел ее разной. Но смеющейся? Вот такой — никогда. И он любовался ею — такой. Смотрел, не в силах даже отвести взгляда. Хмурился оттого, что она стояла босая на холодном камне. Мрачнел оттого, что его это настолько беспокоит. И чувствовал себя счастливым, понимая, что смог заставить ее смеяться. Это было странное чувство, непонятное, теплое, будоражащее.
Незнакомое ему.
Кажется, впервые за долгое время внутри не болело.
ГЛАВА 18
Новая весточка прилетела с птицей. Вернее, пришла. Прислужницы взвизгнули, увидев это чудо — важно заходящую в комнату птицу величиной с гуся, но покрытую такими яркими разноцветными перьями, что глазам было больно смотреть. Птица курлыкала, словно голубь, а потом застыла посреди комнаты и распустила хвост — сине-зеленый, с золотом на конце каждого перышка, с серебром у основания.
— Что это? — восхищенно захлопала Риа. — Смотрите! Там свиток!
Служанки кинулись птицу ловить, та бросилась убегать, кудахча, как обыкновенная курица. Оникс хохотала, глядя на этот балаган. Риа схватила птицу за хвост, сорвала свиток.
— Светлейшей.
Раяна провела пальцем по круглой печати — Р и Л.
