В глазах советника на миг расширился зрачок, но лишь на миг. Итор покачал головой.
— Мы его найдем, мой повелитель. Без дара ему долго не продержаться, псы все равно возьмут след.
— Вы не думаете, что ему кто-то помогает? — чуть раздраженно бросил владыка. — К тому же снова пошли эти слухи о Каяре — народном освободителе! Небесные, когда это закончится?! Только теперь сместить собираются меня, возведя Лиса на трон! Просто насмешка какая-то, господин советник!
— Мы с этим разберемся. Поэтому и надо вывести раяну в свет уже сейчас, чтобы отвлечь людей от ненужных и крамольных мыслей. Им нужно о чем-то говорить, так пусть говорят о вашей невесте. Красивая и загадочная женщина — лучшая пища для сплетен, не так ли? Не только Лавьер умеет сочинять байки, мы тоже сумеем. Представьте раяну народу. Речь для вас я подготовил.
— Ну что ж, — Ошар махнул рукой, показывая, что и эта аудиенция закончена. — Надеюсь, все-таки первый вариант…
Советник промолчал, лишь в глубине серых глаз мелькнуло презрение. Хотя, возможно, Ошару это лишь показалось.
* * *
…Мужские руки сжимают запястья почти до боли, до синяков, не давая пошевелиться. Держат вздернутыми над головой, прижатыми к грубому сукну покрывала.
— Назови мое имя, раяна…
Она молчит. Молчит упрямо, хотя и знает, что проиграет в этой борьбе. Она всегда в ней проигрывает, не в силах сопротивляться власти этого мужчины. Он поработил ее тело, заставил желать этих опасных игр этого чувственного наслаждения на грани боли, на тонком лезвии его клинка… И тело раяны уже сейчас дрожит в предвкушении, уже не ждет, а жаждет, уже томится от мучительного и сладкого ожидания. И он знает об этом. Улыбается, прижимая ее к кровати сильным телом, наклоняет голову. Проводит языком вдоль скулы до мочки, облизывает и прихватывает зубами. И даже это простое действие заставляет Оникс почти застонать, хоть она и пытается сдержать этот порочный звук, загнать внутрь себя… Хоть на несколько минут отсрочить свое падение в этот омут, в темную бездну искушения, боли и чужой власти…
— Назови мое имя…
Она отворачивается, сжимая зубы.
Он смеется. И целует ей шею. Легкое, влажное прикосновение языка к пульсирующей вене… С ним никогда не знаешь, когда поцелуй обернется укусом, а ласка — болью… И от этого ей страшно. Или сладко? Ее тело вибрирует и дрожит, и Оникс вновь пытается с этим бороться, но…
— Упрямая раяна…
Мужская ладонь перемещается, скользит по телу, задевая соски, чуть царапая их. И дальше — очерчивая контур ребер и живота. Чуть медлит, и Оникс хочется закричать… Чтобы не останавливался. Чтобы продолжил. Чтобы подарил ей это безумие, это сладкое и болезненное удовольствие, которое отрицает и ненавидит разум, но до судорог желает тело.
Он смотрит ей в глаза, уже без улыбки. И даже этот взгляд — темный, жесткий, злой, с расширенными зрачками, почти скрывающими зелень радужки, — даже он сводит с ума. В нем столько животного, порочного, яростного вожделения, что Оникс не может удержать стона…
И стоит звуку сорваться с губ, мужские пальцы прикасаются к самой чувствительной точке ее тела… И Оникс выгибается дугой, почти непроизвольно поднимает бедра, желая ощутить его глубже. Толчок и трение, толчок, толчок… Небесные, она близка к краю даже от движения его пальцев, а ведь игра только началась…
Но он снова дразнит, убирает руку, подносит к ее губам.
— Оближи.
Его голос хриплый, он тяжело дышит, он напряжен еще сильнее, чем непокорная раяна. В его глазах бездна и тьма, которым нет сил сопротивляться.
И она приоткрывает губы, касается пальцев языком. Он хрипит, почти рычит, не отрывая взгляда от ее губ. Смотрит, как двигается язык — от ладони до подушечки… А потом Оникс втягивает их в рот, выталкивает языком и втягивает снова, и мужчина вжимается в ее тело своей тяжестью, позволяя ей почувствовать силу своего возбуждения…
— Назови мое имя.
— Ран.
* * *
Она не проснулась — очнулась. Тело, покрытое испариной, дрожало, в горле пересохло, а на губах вкус…
Оникс перевернулась на бок, подтянула колени, почти скуля от беспомощности. Снова сон… Или кошмар? Сколько еще это будет продолжаться? Сколько он будет мучить ее, приходя в сновидения, терзая образами, что не давали ей спать, думать, жить? Ее сознание не хотело этого, отрицало, пытаясь разорвать порочную связь, но…
Но он снова ей снился. Постоянно. Сводя с ума.
Оникс сползла с постели, толкнула дверь купальни. Вода была холодной, конечно, но сейчас ее это лишь порадовало.
Рассвет еще не наступил, и ей надо успокоиться раньше, чем явятся прислужницы. Сегодня важный день. Оникс усмехнулась, плеснула в лицо ледяной водой. От нее занемели губы, но дышать стало легче.
И когда в покои вошли помощницы, раяна выглядела собранной и спокойной, лишь синие глаза лихорадочно блестели.
Девушку тщательно выкупали, намазали ароматными смесями, а после облачили в тяжелый многослойный наряд, в котором раяна едва могла пошевелиться. Ее прислужница Софи сказала, что платье сшили специально для этого выхода, оно было тщательно продумано главным дворцовым мастером иглы и должно было подчеркнуть высокий статус будущей императрицы. Темно-синее, с бирюзовыми и золотыми клиньями, кружевной отделкой и бесчисленными оборками, оно так разительно отличалось от строгого синего платья, что она надевала в суровом замке на краю скалы… Оно ничем не напоминало его, вот разве что цвет… Синий, глубокий, как море…
И сразу пришло воспоминание: мужские руки, уверенно шнурующие ей корсет, губы, касающиеся виска… Еще не близость, еще не принуждение, но в каждом жесте — уверенность хозяина, в каждом вздохе — обжигающая страсть. Его страсть… Его сила. Его желания…
Воспоминания, от которых она никак не могла избавиться.
Оникс потрясла головой, пытаясь стряхнуть наваждения. Пришлось вонзить ногти в кожу ладоней, чтобы унять бешено скачущее сердце, и взять себя в руки. Мастерицы и прислужницы, к счастью, не обратили внимания на внезапно побледневшую девушку, а может, отнесли ее состояние на страх перед встречей с владыкой.
Оникс горько усмехнулась. При всей его власти, она не боялась Светлейшего. Ошар не мог внушить девушке и капли тех эмоций, что охватывали ее при одной мысли о…
Она вновь тряхнула головой. Забыть. Надо забыть.
— Прекратите вертеться, вы не даете мне работать! — возмутилась мастерица, что укладывала ей волосы, и Оникс закрыла глаза. Ладони она снова сжала в кулаки, пытаясь удержать воспоминания. Тихо скрипнула дверь, но открывать глаз раяна не стала, решив, что это еще одна прислужница. И вздрогнула, услышав мужской голос.
— Это никуда не годится. — Оникс моргнула и уставилась в зеркало на вошедшего. Высокий, в длинном бордовом камзоле, расшитом золотыми нитями, украшенном рубинами и изумрудами. В вырезе бархата виднелась белая сорочка, пышные кружева пеной выплескивались до самого пояса, свисали из рукавов. Наряд дополняли черные бриджи и высокие сапоги с золотыми бляшками. На пальцах мужчины поблескивали многочисленные перстни с самоцветами, в мочках ушей мерцали камушки, длинные светлые волосы стянуты в хвост на затылке и перевиты многочисленными серебряными шнурами. Этот человек напоминал яркую, сверкающую, многоцветную птицу, непонятно как залетевшую во дворец. Но лишь до тех пор, пока не посмотришь ему в глаза. Серые и холодные, они казались прозрачными почти до белизны, кусками застывшего льда. Эти глаза рассматривали раяну внимательно и равнодушно, словно пришпиленную к дереву бабочку. И сразу становилось понятно, что яркие одежды скрывают не птицу, а жестокого зверя.
