– Доктор, тогда и нас придется счесть за заговорщиков.
Доктор Стефанополус затряс бабьими щеками:
– Нам, православным, следует держаться друг друга. Мы с вами европейцы, носители христианской культуры! Вы ведь, коллега, тоже в Геттингене учились?
Стефанополусу принесли густой, жирный, дымящийся травяной суп. Он начал есть, обжигаясь и с хлюпаньем засасывая повисшие на ложке лапшинки. Воронин попросил только воды со льдом. Рассеянно ответил:
– Я Московский университет окончил, а перед самой войной защитил докторскую в Гейдельбергском.
– А, Гейдельбергский? – Доктор отставил пустую тарелку, придвинул к себе стакан чая, засунул за щеку кубик сахара. – Тоже вполне достойное заведение. В таком случае вы должны легко понять подоплеку происходящего: британцы в лице Денстервиля задумали устроить переворот и силой навязать парламенту англо-персидское соглашение. Но командир бригады был патриотом России и никогда бы не позволил соперникам-англичанам превратить Персию в британский протекторат. Эпоменос, следовательно, – грек победно блеснул стеклышками пенсне, – Лионель Денстервиль и Реза-хан сговорились, и Реза-хан убил полковника, чтобы завладеть бригадой.
Все это было очень похоже на то, что думал сам Александр, но сходиться хоть в чем-то со Стефанопулосом было неприятно.
– Уважаемый коллега, вы осведомлены гораздо лучше, чем я.
– Гарем, синадельфос Воронин, источник моей осведомленности – гарем. – Выпускник Геттингена врачевал жен султана. – Там всегда все известно. Всю ночь мне пришлось провести у постели Николая Рихтера. – Заметил брезгливую гримасу Воронина, поднял пухлую руку: – Больной есть больной! Лихорадка не щадит даже большевика. К утру приступ прошел, и я помчался во дворец. Вы же знаете, этим манкировать невозможно.
Воронин был знаком с Рихтером только шапочно, но слышал о нем как о беспринципном карьеристе и человеке вздорном. Бывший вице-консул Карл Рихтер, старательный и толковый чиновник Министерства иностранных дел Российской империи, еще в начале карьеры сменивший неподходящее имя Карл на патриотического Николая, ныне ошивался в Тегеране в непонятном статусе. Персия не признавала Советскую Россию, да и Советская Россия не спешила признавать Рихтера своим официальным представителем. Теперь приходилось исключить его из списка подозреваемых.
– Уж если Рихтеру в медицинской помощи не отказывать, тогда жен султана сам Аллах велит лечить, – признал Александр.
– Ах, если бы лечить, мой юный друг! В основном эти женщины пытаются нарожать как можно больше сыновей и избежать старения и ожирения.
– И вам удается им в этом помочь?
– От старения и ожирения я бессилен спасти даже самого себя. Но что касается сыновей, здесь я добиваюсь успеха по меньшей мере в половине случаев, ятрос (доктор) Воронин, – скромно признался грек. – Вы уже видели прекрасную Елену?
– Нет, сегодня я вряд ли дойду до мадемуазель Емельяновой.
Стефанополус отхлебнул дымящийся чай, вытер испарину с поросячьей шеи:
– Если бы я не боялся быть назойливым, я бы стрелой помчался к ней.
– Ей сейчас не до нас.
Доктор поерзал на сиденье:
– Думаете, мадемуазель была так сильно привязана к Турову? Я надеюсь, прекрасная Елена скоро утешится. Она еще поймет, что девицы без средств к существованию не могут капризничать.
Александр поставил стакан на стол, поднял глаза на Стефанополуса. Тот сразу умильно заулыбался из сердцевины своих бакенбард, как из оборок чепца. Воронин поднялся.
– Где, по-вашему, я могу отыскать сейчас Реза-хана?
– В ресторане отеля «Кларидж», разумеется. Этот бешеный перс сидит там с Лионелем Денстервилем и этим журналистом-англофилом, Табатабаи. Поверьте, это крайне опасный триумвират для шаха. Уговорите вашего августейшего пациента арестовать Реза-хана, пока он еще кого-нибудь не порешил. Поверьте опытному диагносту Стефанополусу: нет лучшего способа продлить дни султана Каджара.
Лос-Анджелес, 2017 год
Услышав в трубке знакомый бас, я от неожиданности назвал его обладателя именем из детства:
– Дядя Витя! – Тут же поправился: – Виктор Андреевич! Страшно рад вас слышать! Где вы сейчас?
– Сашка, для тебя я всегда дядя Витя. Я в Лос-Анджелесе. Уже несколько дней здесь, но все никак не мог вырваться и позвонить, прости.
– Виктор Андреич, вы даже не представляете, как вы вовремя! Последний раз мы виделись когда, года два назад? Я только начал работать в госпитале, а вы приезжали откуда-то с Ближнего Востока. А где вы теперь?
– Да подожди ты, не тараторь, все расскажу при встрече. Когда ты свободен?
– Сейчас захожу в операционную, но где-то к трем могу освободиться. Куда явиться?
Кто бы сомневался, что старый шпион не упустит возможность придать встрече атмосферу таинственности. Виктор не разочаровал:
– Вилла Гетти, во внешнем перистиле, в четыре.
Мой отец и Виктор фон Плейст дружили с детства. В первые годы после гибели отца Виктор часто появлялся у нас, и каждый его визит был событием. Он не водил меня в зоопарк или в кино, нет, но встреча с ним всегда оказывалась приключением. Однажды мы вместе летали на вертолете, в другой раз ночевали в чащобе заповедника Йосемити. Чтобы меня не будили и не пугали бродящие вокруг спальных мешков медведи, дядя Витя на ночь затыкал мне уши силиконовыми затычками. Когда я чуть подрос, он брал меня в горы и заставлял карабкаться до изнеможения. Он научил меня лазать по скалам, нырять с аквалангом и кататься на горных лыжах. Мое пятнадцатилетие мы отметили четырехдневным велосипедным прогоном вдоль реки Колорадо. А еще через год он заставил меня три дня брести по ущелью в Юте, залитому ледяной водой. Даже в специальных резиновых ботах через пару часов ступни так замерзли, что перестали ощущать боль. Окончательно чувствительность в ногах восстановилась через несколько месяцев. Там же я едва не утонул в зыбучих песках, и Виктор вытащил меня, лежа на краю, потому что стоило встать, как ты начинал погружаться в бездонную глубь. Но даже речи не могло быть о том, чтобы бросить эту затею и вернуться. Виктор не позволял ни жаловаться, ни сдаваться.
Потом я повзрослел и наши отношения стали сложнее. Теперь я уже не был готов слушаться его беспрекословно, и мы начали конфликтовать. В колледже у меня появились другие увлечения, и походы в обществе дяди Вити уже не манили так, как раньше. Мы виделись все реже, а в 2010-м зубра Госдепартамента перевели служить за границу. Последние пару лет я вовсе ничего о нем не слышал. Впрочем, в дни рождения от него по-прежнему приходили открытки.
Теперь я понимал, что Виктор пытался заменить мне отца и делал это так, как мог. Он был требователен, и мне было тяжело с ним, но именно благодаря этой беспощадной школе я научился верить в себя и преодолевать то, что казалось непреодолимым. Он, конечно, надеялся, что я тоже стану разведчиком, пойду по отцовским стопам. Этого не случилось, зато приобретенные упорство и выдержка помогли мне стать хирургом.
