Похоже, мне в последнее время нравились исключительно девушки, которые интересовались не столько мной, сколько проклятым газырем. Впрочем, о газыре мы оба помалкивали. Екатерина смешно рассказывала институтские байки, смеялась моим анекдотам и с каждой бутылкой пива становилась все неотразимее.
Антонио вернул нас в нашу обитель, и я церемонно простился со всеми, не предприняв даже попытки оказаться с Соболевой в одной кровати. Я не был так щепетилен с Самирой, и место, куда бумерангом ударила моя вина, болело до сих пор. Я не хотел повторения. Я больше не хотел спать с врагом. Нет, хотел, конечно, но не верил в успех и потому разумно решил воздержаться.
На следующее утро она сидела в древней «Тойоте» Антонио в обычных бесформенных врачебных скрабсах. Но было поздно. Я уже не мог отделаться от подозрения, что под этой хунвейбиновской униформой надето белье Agent Provocateur.
Антонио отвез нас в рыбацкий поселок индейцев гуайми. Наш маленький полевой госпиталь расположился под огромным тентом, натянутым на спешно сбитых деревянных палках. В их тени стояли скамьи, два стола и два стула для нас с Екатериной. Койкой служил синий брезент, разложенный прямо на земле. Снаружи, в тени пальм, сидели на корточках старики, женщины и дети. Весь день мы осматривали чирии, фурункулы, кожные заболевания, выслушивали жалобы на инфекции, желудочные расстройства, прослушивали легкие, тут же раздавали антибиотики, делали внутривенные инъекции. Наконец Антонио объявил перерыв на обед.
Тарелки с курицей, рисом и бобами уже ждали. Екатерина ела молча, потом вдруг положила вилку и закрыла глаза рукой. Из-под ладони просочились и потекли слезы. Я обомлел от неожиданности. Не знал, что сказать, и только бормотал:
– Катя, что случилось? Катенька!
Она только головой мотала. Мне нестерпимо захотелось утешить ее, обнять, погладить. Прямо какой-то рефлекс жалости. В качестве противоядия я напомнил себе, что она выкрала единственную память о моем прадеде, что из-за нее погиб один из спасателей Самиры, что она агент враждебных спецслужб. Но это не подействовало, потому что я только что пять часов своими глазами наблюдал, как она помогала страдающим людям.
– Простите, Александр. – Вчера, в счастливом подпитии, мы окончательно перешли с фамилий на имена. – Не могу. Здесь одна женщина, у нее трое малышей – такие славные крошки, у них такие чудные мордашки…
– Да, я понимаю, детей жалко. – Я бормотал что-то нескладное, что первое приходило в голову.
Она замотала головой:
– Нет, не то. С ними все хорошо, я не из-за них. – Убрала руку, взглянула на меня несчастными мокрыми глазами, брови страдальчески стиснуты. – Я не выдержала, дала этой женщине деньги. Ерунда, десять долларов, но она так посмотрела на купюру и так ее вертела, что я догадалась, что она даже не может понять, сколько это. Вот это невыносимо.
Я молчал, просто не знал, что сказать. Как может женщина, которая, не моргнув глазом, подвергла опасности жизнь Самиры, внезапно разреветься из-за безграмотной индианки? Она смахнула слезы, нервно засмеялась:
– Конечно, я слышала, что даже в наши дни есть неграмотные люди. Но раньше я никогда не видела человека, который даже цифры бы не узнавал. Она была такая жалкая, такая потерянная и беспомощная. У меня прямо сердце переворачивается, что есть такие женщины, с такой судьбой. Понимаю, как это глупо. – Она махнула рукой.
– Катенька. – На меня самого невесть откуда нахлынула непрошеная мучительная жалость, заразная, как зевота, но не к индейской женщине, а почему-то к самой благополучной Екатерине. – Давайте будем делать что можем. Посмотрите на очередь, там еще человек сто, которым мы можем помочь. А всем помочь никто не в состоянии.
Она по-детски шмыгнула, кивнула, жалко улыбнулась и принялась быстро, с аппетитом уничтожать рис и курицу.
Я не знал что думать. Что-то Виктор явно напортачил. Не могла Екатерина сознательно украсть газырь, не могла она быть ко мне подосланной, не могла. Вот насчет Самиры все было ясно с того момента, как она поздоровалась по телефону, несмотря на весь ее актерский талант.
Вечером я одолжил у Антонио «Тойоту» и поехал в лоджию, где имелся wi-fi. В ускоренном режиме я осваивал шпионские навыки. Позвонил Виктору. Надо же, этот человек, которому когда-то ничего не стоило оставить двенадцатилетнего мальчишку на скале во время бури, теперь прямо извелся от беспокойства:
– Сашка, где ты? Что происходит?
– Виктор, все в порядке, мы на острове Соларте. Вокруг одни джунгли и хворые индейцы, никаких признаков шахских сокровищ. Отлучиться здесь некуда, она постоянно у меня на глазах. Екатерина сказала, что у нее вскрыли квартиру. Это ваши люди? Ладно, не говорите, раз нельзя. Нет, у меня не было возможности проверить. Да, постараюсь, если будет возможность. Буду внимателен. Всего.
На третий день Екатерина узнала от одного из индейцев, что где-то на крошечном соседнем островке есть подземная полузатопленная пещера. Мы решили отправиться туда вдвоем в субботу.
В субботу, в наш последний день, клиника работала только до обеда. Но чтобы полевой госпиталь превратился в кромешный ад, этих нескольких часов хватило за глаза. Сразу после завтрака принесли на носилках подростка четырнадцати лет. Он был в бреду, его левая нога чудовищно распухла и приобрела какой-то сероватый оттенок. Я попытался надавить на голень. Под кожей чувствовались пузырьки газа, под нажимом они почти хрустели внутри.
– Это похоже на газовую гангрену.
У мальчика бешено колотилось сердце, артериальное давление не удавалось измерить – его просто не было. Травматический шок. Обе медсестры и брат ждали нашего решения. Индейцы сидели по периметру, только мать мальчика стояла рядом. Все молча буравили меня глазами. Екатерина растерянно спросила:
– Что же делать?
– Ампутировать, пока не поздно.
Парня положили на стол. Я щупал ногу, решая, где резать. Надрезал кожу на голени, но кровь из раны не потекла.
– Придется отнять выше колена.
У Екатерины стало несчастное лицо:
– Как он будет жить? Здесь же ни протезов, ничего.
Это я понимал. Ампутация выше колена сделает парня лежачим на всю жизнь. А вот для ноги, у которой сохранилось колено, сделать протез довольно просто. С коленом он сможет ходить, сидеть, вставать – жить самостоятельной жизнью. Но если не убрать всю мертвую ткань, он вообще не выживет.
– Хорошо, начнем ниже и посмотрим.
Поставили внутривенный катетер и влили в беднягу огромное количество жидкости.
– Нам нужен метронидазол или клиндамицин. У нас есть?
По счастью, эти дешевые антибиотики нашлись даже в нашей жалкой аптечке. Я наложил жгут над коленом, чтобы остановить кровотечение.
– А пила? Пила у нас есть?
Пилы не было. Медбрат приволок японский нож для сучьев. Мать парня охнула и осела на землю. Мне было не до нее. С горем пополам наши медсестры стерилизовали нож над горелкой примуса. Одна из них, Сюзанн, держала мальчика за руку. Екатерина была бледной, как сам больной, кусала губу, но держалась. Только спросила шепотом:
