Сертип подошел к Александру, пожал руку.
– Да позволит тебе Аллах стойко перенести утрату. – Остался рядом с Ворониным, видно, не хотел казаться зачумленным. Оглядел толпу, спросил: – А что здесь делает Рихтер?
Александр постарался собраться с мыслями:
– Рихтер? Что коммунисту делать на панихиде монархиста и царского офицера? Где он?
Реза-хан кивнул на группку провожающих на противоположной стороне от могилы. Но там толпилось так много спин, мелькало так много лиц, что Воронину не удалось выделить Карла. В любом случае он не собирался омрачать похороны скандалом.
В последний раз пропели «Вечную память», под залп из казацких берданок опустили гроб в могилу. Черный платок Елены Васильевны склонился. Когда она оборачивалась, его удивляло ее светлое, непривычное без ореола золотых волос лицо. Он с трудом узнавал ее, она казалась ему строгой, незнакомой, похожей на очень красивую юную монахиню. Рассмотреть ее он по-прежнему толком не мог, только заметил, что глаза у нее покрасневшие и заплаканные.
На него Елена Васильевна вовсе не глядела и подчеркнуто держалась в стороне. Он к ней тоже не стал подходить, хоть печаль и толкала к близким людям. Может, и решился бы, но рядом с ней постоянно крутилась нелепая фигура Стефанополуса, облаченного на сей раз в чесучовую темную тройку и канотье. Что ж, видимо, Елена Васильевна все же сделала новый выбор не в пользу джаза и самодельных шляпок.
Все, включая мусульман, бросили в могилу горсть земли. Александр подошел в свой черед, пожелал усопшему, чтобы земля была ему пухом. Комья градом запрыгали по крышке гроба, душой овладело мучительное осознание непоправимости смерти. Впервые с такой ясностью он понял, что Турова в самом деле нет и никогда уже не будет.
Покойнику все равно, пойман ли, наказан ли убийца. Но живому Воронину по-прежнему было не все равно. Он и живым-то почувствовал себя, только когда понял, как важно ему найти преступника. И тем обиднее, что не смог. Встречался со всеми, кто приходил в голову, всех расспрашивал, так и эдак обдумывал, прикидывал все известные факты, а до правды так и не докопался. Зато лишился расположения Елены и своей бесхлопотной должности шахского лекаря. Хотя какая, в сущности, разница? Все одно мир не сегодня завтра рухнет.
На свеженасыпанном холмике установили шест с белым флажком, как принято у казаков ставить над воином, погибшим от ран. Несколько соратников, Реза-хан в их числе, произнесли краткие речи. Настала очередь и Александра помянуть усопшего. Волнуясь, он припомнил человека, который всегда выполнял свой долг русского офицера: рискуя жизнью, защищал в Реште госпиталь, отстаивал от турок прикаспийские земли, пытался всеми силами сохранить порядок в Тегеране. Упомянул, как заботился полковник о своих солдатах, до последнего своего дня выбивал им жалованье.
– Владимир Платонович Туров был благородным, смелым и преданным человеком. А для меня лично он был старшим братом…
К горлу подкатил спазм. Александр замолчал и вернулся в толпу. Сухая каменистая земля Тегерана покрывала останки русского офицера, хорошего человека и раба божия Владимира. Повинуясь безотчетному порыву, Александр подошел к Елене Васильевне, протянул ей руку:
– Елена Васильевна, у гроба друга прошу: не будем ссориться. Кто его знает, что впереди. Не хочется больше терять дорогих людей.
Ресницы ее дрогнули, она неуверенно протянула руку в перчатке, слабо пожала его ладонь. Александр удовольствовался этим, отошел, чуть не наступив на Стефанополуса.
По персидскому обычаю людям раздавали мягкую халву, шербет и черные финики, присыпанные кокосовой стружкой, просили помолиться за усопшего. Подошла Вера Ильинична, ласково положила ладонь на рукав:
– Сашенька!
Он обнял ее, от этих материнских объятий немного полегчало. Не успела Вера Ильинична отойти, подскочил неуклюжий Стефанополус и тоже крепко прижался к груди Воронина. Видимо, решил, что таков русский обычай. На несколько секунд Александр смешался, потом невольно представил, как они выглядят со стороны, и решительно отцепил от себя прильнувшего коротышку.
Могильщики засыпали яму, свежий холм тут же скрылся под венками и цветами. Венки были от двора шаха, от министерств, от посольств, в том числе от британского. Тегеран отдал последнюю дань уважения полковнику Турову, командиру Казачьей бригады.
Народ потихоньку стал двигаться к воротам. Самые близкие намеревались вернуться в дом Воронина, где ждал поминальный стол с кутьей, блинами и водкой. Уже у кладбищенских ворот Александр вспомнил, спросил у Реза-хана:
– Так где же Карл Рихтер?
– Да вот же, в гимнастерке!
Воронин недоуменно посмотрел туда, куда указывал палец Реза-хана. Никакого Карла Рихтера там не было, стоял только Петр Шестов, действительно в вечной своей задрипанной гимнастерке. Наверное, Реза-хан спутал их. Ошибиться было немудрено: оба долговязые, бородатые и усатые очкарики-шатены, оба имели пристрастие к военной одежде, хотя фронта не нюхали. Значит, напрасно Александр возмутился, что советский агент явился на похороны полковника бригады. А вот то, что Петя решился все же отдать последний долг достойному человеку, было похвально. Небезнадежен, значит. Может, и пройдет юношеские радикализм заодно с охотой сочинять дрянные стишата.
Воронин тоже начал прощаться. Пожал протянутые руки, еще раз напомнил близким знакомым о поминках, раскланялся с остальными и поспешил к воротам, где его ждала пролетка. У ворот оказался отряд жандармов с уже знакомым следователем. Воронин учтиво поприветствовал огаи-Низами, собирался пройти мимо, но тот загородил ему дорогу:
– Доктор Воронин, вы арестованы по обвинению в убийстве полковника Турова.
Ошеломленного Воронина окружили жандармы. Выходившая с кладбища толпа замерла.
– Я? С какой стати?
Жандармы заломили Воронину руки за спину. Комиссар Низами привычно ловко охлопал бока задержанного, засунул руку в левый карман сюртука и медленно выудил скомканный клетчатый платок. В первую секунду Александр смотрел равнодушно: мало ли что могло заваляться в карманах. Тут же вспомнил, что, когда искал деньги для милостыни, карманы были пусты. Во рту пересохло, бешено заколотилось сердце.
Оглянулся. Люди, только что похоронившие человека, в чьем убийстве его теперь обвиняли, смотрели растерянно. Следователь поднял извлеченную тряпицу над головой, убедился, что все присутствующие следят за ним, медленными движениями фокусника развернул ткань, торжествующе вынул какой-то предмет и предъявил окружающим. На показавшемся из-за облаков солнце сверкнул орден святого Георгия. Некоторые ахнули. Александр потерял дар речи.
Заломленные за спину руки туго охватило железо, щелкнули наручники. Воронина сильно толкнули в спину, он оступился, едва не упал. У ворот снова оглянулся, успел выхватить из толпы бледное несчастное лицо Елены и бешеные, пылающие глаза Реза-хана. В бессилии тряхнул скованными руками, громко крикнул:
