Я пожал плечами:
– Допустим, им надоело ждать.
– Скорее благоверному шииту надоест ждать конца молитвы, чем охотникам за деньгами Пехлеви надоело бы ждать газырь. И с чего вы вообще взяли, что он в ту ночь встречался с посланниками аятолл?
– Может, это были какие-нибудь другие иранцы, которым тоже нужен был газырь.
Она сбросила пепел.
– Искандер-джун, вашего отца убили не иранцы. Мне ведь тоже удалось кое-что узнать. Я нашла одного своего доброго знакомого, у которого тоже оказался добрый знакомый, который в 1996 году был в Иране. Вы извините меня, если я не смогу вспомнить его имя. Вы не представляете, как слаба стала моя память! – Я кивнул, я понимал, что имен она не выдаст. – Знакомый моего знакомого припомнил, что он как-то допрашивал одного из людей Хекматияра – был там такой полевой командир, который потом стал премьер-министром Афганистана. Так вот, этот человек Хекматияра признался, что за несколько лет до этого его люди убили американского сотрудника ЦРУ по имени Артем.
Я продолжал сидеть, упершись подбородком на руки.
– Никогда не слышал о каких-либо контактах моего отца с людьми Хекматияра.
Она затянулась сигаретой.
– В те годы иранцы в Афганистане оказались на одной стороне с американцами: и те, и другие поддерживали оппозицию против суннитов-талибов. Именно поэтому мой знакомый поделился этими сведениями с американскими коллегами. Поспрашивайте их.
– Мадам Мехди, помните, я по телефону просил вас попытаться что-нибудь узнать о Викторе фон Плейсте? Он тоже занимался скупкой «стингеров» в Кабуле вместе с моим отцом.
– Конечно, помню. Я никогда ничего не забываю, молодой человек. У меня память как у молодого слона. Я спрашивала своего знакомого дипломата, и он тоже задал вопрос каждому, кому имело смысл его задать. Никто из иранцев, бывших в то время в Кабуле, никогда не слышал о человеке по имени Виктор фон Плейст.
– Хм, это странно. Я ведь совершенно точно знаю, что Виктор там был. Ваш источник мог приплести Хекматияра только для того, чтобы обелить своих соотечественников.
Мадам пустила изящное кольцо дыма и холодно ответила:
– Иранцев слишком часто обвиняют в коварстве. Мы просто иначе ведем себя, мы стремимся не уронить ни своей, ни чужой чести.
Я понял, что окно возможностей стремительно закрывается.
– Мадам Мехди, пожалуйста, простите меня великодушно. Я очень ценю то, что вы сделали для меня. Очень.
Она смилостивилась, добавила:
– Вряд ли знакомый моего знакомого мог сам придумать, что людям Хекматияра Артема выдал совсем другой человек, даже не американец.
Я наклонился вперед:
– А он помнит, как звали этого другого?
Мадам Мехди кивнула, но все же наказала меня паузой, которая показалась мне бесконечной. Наконец она закончилась.
– К счастью, он помнил. Его звали Галиб.
– Галиб?
Я никогда не слышал этого имени. Все мои предположения оказались неверны, все теории, все подозрения рухнули. А мадам Мехди продолжала:
– Кстати, по поводу этих офшорных счетов и охоты за ними. Это все сказки тысячи и одной ночи, дорогой доктор.
Настала моя очередь поразить всезнающую собеседницу. Я откинулся на спинку дивана, заложил сцепленные ладони за голову. Если бы моей Самире выпало прожить много-много лет, через полвека она наверняка стала бы такой же влиятельной, холеной и умной старухой.
– Значит, мне повезло, что меня кормит медицина. Но сказки бывают удивительно занимательны и нередко весьма познавательны. Поэтому в знак симпатии и благодарности позвольте преподнести вам, дорогая мадам Мехди, небольшой подарок.
Я взял с дивана аккуратно упакованный сверток и положил на столик. Распрощался и вышел на темную улицу. Наверное, по каким-то правилам я должен был отдать этот ценный дар не вдове погибшего подрядчика, а ЦРУ. Но я не хотел. Наша семья достаточно пожертвовала этой организации, и я не чувствовал себя ничем ей обязанной. Зато я долго думал, не передать ли эту вещь кузине Самиры Назанин, и решил, что семейству Декхани хватило трупов дяди и племянницы. Каждый, кто попытался бы воспользоваться информацией из черного молескина, оказался бы в смертельной опасности. Справиться с таким знанием могла только такая стальная женщина, как Ясмин Мехди.
Но разговор с ней камня на камне не оставил от моей теории. Как отыскать этого Галиба двадцать пять лет спустя? Похоже, след навеки потерян. С размаху я пнул лаковым ботинком шину «Питера-турбо». Это не приблизило меня к разгадке, но оказалось больно и помогло справиться с бессилием.
Сентябрьский вечер был жарким и влажным. В траве бесчинствовали цикады, душно пахло розами. Я сорвал галстук-бабочку, закинул смокинг на пассажирское сиденье, опустил стекла. Включил радио – оттуда тянул душу джаз. Вечер был создан для любви. Мельком подумалось, что Екатерина, наверное, сейчас с Денисом. Впрочем, думать о них было унизительно и бесполезно. Я постарался выбросить их из головы.
Завтрашняя встреча с Томасом Петерсоном оставалась последней надеждой что-либо прояснить.
Бывший специальный посланник США в Афганистане принял меня у себя дома, в Джорджтауне. Он выглядел стареющим, но все еще весьма импозантным аристократом, с седой шевелюрой и прямой спиной. Крепко пожал руку, провел в кабинет, отделанный темным дубом. Нас окружали бесчисленные полки с книгами. Между глубокими кожаными креслами на солидном дубовом столе красовалась бутылка бурбона. Петерсон на треть наполнил тумблеры тягучим янтарным напитком и произнес несколько вежливых слов о том, как он рад, что у Артема Воронина вырос такой прекрасный и успешный сын.
Я сразу перешел к тому, ради чего прилетел. Рассказал обо всех происшествиях последних месяцев, поделился подозрениями. Он терпеливо выслушал, покивал благородной головой:
– Я чувствую себя обязанным Воронину. Он погиб, выполняя операцию, которую я поручил ему. Я расскажу, что смогу.
– Профессор, первый вопрос: знали ли вы в Афганистане местного приспешника Хекматияра по имени Галиб?
Петерсон поднял брови.
– Совершенно точно нет. А откуда вы взяли это имя?
– Судя по тому, что мне удалось узнать, отца убили люди Хекматияра, а вовсе не иранцы, и именно этот Галиб выдал его.
– Наверное, этот Галиб был местным агентом Воронина. Разведчики часто скрывают свои контакты, потому что эти люди рискуют собой, сотрудничая с нами. Он мог предать Воронина или оказаться двойным агентом. Мне он в любом случае неизвестен.
– Значит, отца действительно убили люди Хекматияра?
Петерсон пригладил волосы, почесал нос.
– С тех пор прошло как раз двадцать пять лет. В конце года вся информация о 1992 годе, хранящаяся в архивах ЦРУ, станет доступна широкой публике. Вы получите право ознакомиться со всеми материалами.
