– Профессор Петерсон, мой отец погиб, выполняя ваше задание. Ответьте мне на этот вопрос. Все равно через четыре месяца я буду все знать.
Петерсон покачал головой:
– Нет, этого вы ниоткуда не узнаете. Это знал только я. – Он снова углубился в свою чертову книжку, пока не нашел нужную страницу. – После гибели Воронина мы стали гораздо осторожнее. Я велел Виктору для начала потребовать у иранцев серийные номера их «стингеров». Оказалось, что все полученные номера или принадлежали «стингерам», которые уже были в наших руках, или ракет с такими номерами вообще никогда не существовало. Я понял, что иранцы пытались обмануть нас. Обещание отдать «стингеры» в обмен на газырь было просто приманкой.
– Почему Виктор сказал моей матери, что отца убили иранцы?
Петерсон захлопнул тетрадку, в растерянности погладил ее дрожащими руками.
– Из ваших вопросов я понимаю, что вы подозреваете, что фон Плейст как-то связан с убийством вашего отца. Но у нас нет никаких улик. Он просто пожалел вас. Когда вы откроете архивы… Извините, что говорю вам такую тяжелую вещь, но вы уже и сами вот-вот узнаете. – Он поднял на меня старческие водянистые глаза. – Вскоре после гибели вашего отца группировка Хекматияра умудрилась перехватить семь «стингеров», о покупке которых Воронин договорился с моджахедами буквально накануне смерти. Люди Хекматияра откуда-то узнали место и время. Мы никогда не ставили это Воронину в вину. Вашего отца пытали, он выдал информацию. Это понятно. Так пришлось бы сделать каждому. Но Виктор не хотел, чтобы вы обнаружили прямую связь между гибелью вашего отца и утечкой информации.
Я вынужден был согласиться с профессором. Виктор и раньше щадил меня, не передавая тяжелых новостей.
Весь обратный полет я думал над тем, что услышал за последние дни от Виктора, матери, мадам Мехди и вот сейчас Петерсона.
Прямо из аэропорта я поехал в отделение полиции. Там я нашел детективов, занимавшихся расследованием убийства Самиры. Низенький, лысый и полноватый сержант Рассел и рослый черноволосый сержант Карпентер. Рассказал им все, что знал на тот момент. Оба слушали внимательно: коротышка Рассел без выражения, а Карпентер все время оборачивался на него, как бы проверяя впечатление напарника. Я изложил и то, что знал, и то, что только слышал от других, и то, что предполагал. О погоне за вывезенными шахом деньгами, о газыре, о появлении в моей жизни Самиры и Соболевой. Они задали очень много вопросов. Мы беседовали, если это можно назвать беседой, часа три. Под конец они стали настоящими экспертами по династии Пехлеви. Но я не смог убедить их. Рассел покачал головой:
– Ни один судья, основываясь на этом, не даст ордер на арест. И Большое жюри не согласится арестовывать на этих основаниях. У вас нет никаких улик, одни подозрения.
Он был прав, у меня не хватало доказательств. Но я боялся, что пока служители Фемиды будут добывать доказательства, стрясется новое несчастье. Зато у меня был план, который мог сдвинуть дело с мертвой точки. Для этого мне требовалось содействие Виктора.
Выйдя из полицейского участка, я тут же ему позвонил.
– Что-то случилось?
– Виктор Андреич, Соболева сегодня вечером улетает в Россию. Нельзя позволить ей вывезти газырь за границу. Но дело даже не в газыре. Думаю, это она стояла за похищением Самиры. Ее необходимо арестовать. Правда, у меня нет никаких конкретных улик, никаких доказательств, только все то, что мы с вами знаем. Я везу ее в аэропорт к шести часам. – Я старался не тараторить, но это удавалось с трудом. – С нами не будет Дениса, и раз она едет в аэропорт, значит, точно не будет вооружена. Зато газырь наверняка будет при ней. – О походе в полицию я умолчал – знал, что Виктору не понравится любая моя попытка действовать самостоятельно. – Виктор Андреич, это для ФБР, наверное, последняя возможность арестовать ее и вернуть газырь.
– Дай мне подумать.
– Я могу привезти ее на Национальное кладбище под предлогом, что давно хотел показать ей могилу отца. Прямо перед самым закрытием, между четырьмя и половиной пятого. В будний день в это время там никого нет.
Виктор колебался.
– Зачем именно на кладбище?
– Можно и у нее дома, но там Денис, а это значит, что будет перестрелка. И это позволит ей успеть избавиться от газыря. А на кладбище она окажется одна и без оружия. И потом, будет только справедливо вернуть мне газырь именно там.
Он все еще сомневался:
– Ты что, хочешь, чтобы ФБР арестовало ее на могиле Артема?
– Конечно, я не собираюсь вести ее прямо на могилу. Она там никогда не была. Могу привести ее куда вам будет удобно. Пусть ваши люди сами выберут удобное место.
– Хорошо. Давай сделаем так… – Он подумал. – Можешь привезти ее к 16.00 прямо под колоннаду колумбария?
– Конечно. Она пойдет за мной, куда я ее поведу.
Наконец-то я, а не Виктор диктовал повестку дня.
– Мы будем там.
Я долго ждал этого момента, но теперь он наступил. Оставалось позвонить Екатерине и договориться с ней в точности так, как я обещал Виктору. Я не сомневался, что она даже не подумает отказаться. И действительно, она тут же сказала:
– Саша, конечно, что за вопрос.
Ловушка была готова, и жертва охотно устремилась в нее.
По огромной зеленой поляне ровными рядами разбегались могильные памятники, похожие на поставленные на попа белые косточки домино. Как я и ожидал, после четырех на кладбище уже не было ни души. Людно здесь бывает только в День поминовения. Тогда в часовне служат молебны, играют оркестры, однополчане возлагают венки, на каждой могиле трепещут флаг, и все завалено цветами. А в будни огромное кладбище почти пустует. Заходят только те, кто хочет отметить дату гибели любимого человека. Но и они не остаются до самого закрытия.
Я галантно пропустил Екатерину вперед:
– Прошу вас, вон к тому зданию.
На ее гладких распущенных волосах играли солнечные блики. Она была в подвернутых джинсах, таких узких, что было видно, какие красивые и сильные у нее икры. И щиколотки у нее были тонкие, загорелые, с изящными косточками. Она шла спортивной походкой сильной и ловкой женщины. Кремовые туфли на низком каблуке уверенно ступали по гравию. На плече висела большая черная кожаная сумка. А вот фигуру, к сожалению, скрывали свободный льняной жакет и большой шелковый шарф. Меня кольнула совесть, но я тут же напомнил себе, что это был единственный способ арестовать убийцу.
Екатерина прошла несколько метров, потом неуверенно обернулась ко мне. В темных очках вспыхнули два солнца.
– Нам вон к тому зданию. Идите, Катя, прошу вас, мне приятно вами любоваться.
Походка многих девушек после такого признания одеревенела бы, но она только засмеялась милым, задушевным смехом, встряхнула каштановой гривой и пошла дальше, не оглядываясь, продолжая ступать легко и непринужденно. Это мне каждый следующий шаг давался все труднее.
