Впереди белело здание колумбария, похожее на длинную испанскую асьенду. С фасада его обрамляла крытая колоннада. В такой яркий солнечный день, как сегодня, пространство под колоннадой снаружи казалось просто черными провалами. Я вспомнил нарисованную колоннаду на вилле Гетти. Здесь тоже был обман зрения. И не только зрения: с нашей стороны невозможно было заметить кого-то в этой густой тени, но я-то знал, что нас поджидала засада.
Я знал, что вот-вот появится вооруженный Виктор, и мое тело напряглось от ожидания. Когда я уговаривал его арестовать Екатерину, я не представлял, как тяжело окажется участвовать в этом, как пересохнет во рту и вспотеют руки в ожидании его появления. Я нервничал и невольно искал глазами людей в форме ФБР. Повторял себе, что делаю это ради Самиры. Вспомнил, как нашел ее тело, еще раз ощутил острое сожаление, горечь, вину. Но только сейчас, слишком поздно, я осознал, что, если погибнет Екатерина, это будет значить совсем другое. Одними угрызениями совести здесь не отделаешься. Да, я в полной мере испытаю все, о чем писали Гомер и Шекспир.
Тут же одернул себя. Никто не будет стрелять, Виктор всего-навсего собирается арестовать ее. А она, конечно, не станет убегать. Куда ей бежать, если сзади я, а снаружи ровные домино могил на пространстве, которое сплошь просматривается и простреливается?
– Сюда. – Я кивнул на проход. Она поднялась на несколько ступенек и вошла в густую тень. Я поднялся за ней и увидел Виктора. Он вовсе не прятался за колоннами, он шел нам навстречу по длинному проходу, неторопливо и уверенно.
Да и зачем ему было прятаться? Она же никогда его даже не видела. Он был в гражданской одежде, в джинсах, в голубой рубашке. Он пер на нее как танк, уверенный и громоздкий. Под левой подмышкой у него висела кобура. От резкого перехода в тень я плохо видел и сорвал с себя солнечные очки. Виктор был уже так близко, что я различал его каменное лицо, сжатые губы, пустые глаза. И понял, что Петерсон был не прав: по лицу Виктора я прочел, что сейчас он застрелит Екатерину.
Я привел ее на смерть. У меня перехватило дыхание, все тело мгновенно закололо. Рука Виктора потянулась к кобуре. Я успел крикнуть:
– Катя!
Прыгнул, схватил ее сзади за талию, рывком отшвырнул в сторону.
Уши заложил грохот выстрела. Виктор не промахнулся, он никогда не промахивался.
Тегеран, 1920 год
В маленькой гостиной тикали часы, солнце просачивалось сквозь кружево на домотканые половики. Комната оставалась все той же уютной, мещанской и провинциальной. Зато Елена Васильевна изменилась неузнаваемо. Она сидела на софе в невесомом платье без рукавов. Поэт поклялся бы, что платье соткано из облаков или морской пены, но невежественному в делах моды Воронину показалось, что оно сшито из марли для бинтов.
Это платье клялось, что женская грудь и талия – только выдумки корсета, а на самом деле женщины состоят из спинных позвонков, мускулистых предплечий и тонких щиколоток с изящными голеностопными суставами. Воронин изо всех сил старался на эти невозможные щиколотки не заглядываться, для этого приходилось не сводить взгляда с руки Елены, игравшей длинной ниткой бус. Сам он при этом пытался связно описать обстановку в городе:
– Прежнее правительство пало, новое объявило англо-персидское соглашение недействительным, британские советники уволены. Выборы в следующий меджлис отложены. Вся надежда Лионеля Денстервиля теперь только на то, что шах назначит Реза-хана командиром бригады, и тот защитит интересы Британии. Елена Васильевна…
– Елена. Пожалуйста, Саша, просто Елена.
Тряхнул головой:
– Елена-бану, королева моя, я непременно привыкну. Уж если я привык к тому, что женщины лишились талии и груди, а вместо этого обрели руки и ноги, то привыкну ко всему. Просто в последние дни произошло слишком многое. Но для меня главное, что убийца найден.
– Ты только думаешь, что найден. А на самом деле это, может быть, вовсе не он.
– Не думаю, а знаю. Это он.
– Откуда ты знаешь?
Воронин присел на подоконник. Чтобы собраться с мыслями, пришлось перевести взгляд с изменившейся Елены на старенький половичок.
– Прежде всего улики. Убийцу никто не видел, но улики остались. Их было много. Мы обнаружили, что первый выстрел из казацкой берданки ранил полковника в плечо – это раз, затем убийца прикончил несчастного выстрелом в упор – это два. – Потихоньку от Елены он загибал пальцы, чтобы не сбиться. – Две стреляные гильзы от кавалерийского карабина Бердана, которыми экипированы казаки бригады. Серебряный газырь неподалеку от тела. – Правая рука кончилась, в ход пошла левая. – С груди Турова сорван орден, шашка полковника в крови, но на теле сабельных ран не оказалось, зато от места убийства вел кровавый след. Значит, ранен был убийца. И вдобавок соседи слышали ссору по-русски. – Пальцы закончились. – Что бы ты заключила из этого?
– Что убийцей, по всей вероятности, был казак, владелец газыря. Он ранен, но неизвестно, насколько серьезно.
– В общем, я думал так же. Но чтобы начать искать убийцу, этого не хватало. В Тегеране слишком много казаков, и почти все они хоть немного говорят по-русски, а уж ругаются по-русски все поголовно. Но солдаты своего командира любили, и он как раз добивался, чтобы им выплатили жалованье. Не забудь, что казачьи казармы были заперты на ночь и охранялись часовыми. Один только Реза-хан явился туда после полуночи.
– Еще их ссора выдает, что убийца был личным врагом Владимира Платоновича. Если бы это был просто наемный или подосланный убийца, он не стал бы ругаться с ним. Убил бы и скрылся скорее.
– Верно. Ссора, по крайней мере на первый взгляд, доказывала, что это не был случайный грабеж или политическое покушение. Это было сведение личных счетов, убийца и Туров знали друг друга. Это опять же мог быть Реза-хан. Вот над этим я долго думал: зачем нападавший вместо того, чтобы поскорее прикончить жертву и бежать, тратил время на громогласную ссору, которую непременно должны были услышать? Ночь была тихая, первый выстрел многих разбудил. А тут крики по-русски. Убийца, правда, выбрал проулок с глухими стенами, так что его не видели, но все равно рисковал, ведь в любой момент кто-то мог появиться.
– Может, он хотел удостовериться, что это именно Туров?
– Он знал, что это Туров. Я же сам дал несчастному фонарь. Полковника было хорошо видно, а вокруг него как раз сгустилась тьма. Но убийца как будто нарочно хотел, чтобы их спор слышали. Этого я не мог объяснить. А то, что я не мог объяснить, тревожило меня сильнее всего.
– Саша, когда ты вот так говоришь о чем-то важном и волнуешься и вот так волосы отбрасываешь… Прости, продолжай, продолжай. Что еще тебе показалось странным?
Как птица, расправляющая крылья, Елена простерла обнаженные руки и положила их на спинку кушетки. Нет, эта новая мода на дневные платья без рукавов совершенно изменила ее. В прежних домашних платьях руки дамы были заняты каким-нибудь рукодельем и никогда бы не позволили себе таких размашистых, красивых и смелых жестов. Воронин снова заставил себя сосредоточиться.
