Усилием воли Александр собрался с мыслями.
– Салямун алейкум, уважаемый огаи-аджан. – Он хоть и путался нещадно в градациях персидского этикета, в этой ситуации предпочел отмерять вежливые обращения не щепотками, а охапками. Прижал правую руку к сердцу, поклонился: – Дженаб-а-комиссар, я друг покойного. Только что проводил его за ворота, дал ему вот этот фонарь, – кивок на потухший фонарь в стороне, – и вернулся в свой дом, когда услышал выстрелы. Я прибежал сюда в чем был и здесь обнаружил тело моего друга.
– Ваалейкум, – сурово ответствовал полицейский комиссар, покачиваясь с носка на пятку и с подозрением разглядывая странно одетого чужака. Еще раз бдительно оглядел место преступления и труп. Никакого другого подозреваемого он при этом не обнаружил, следовательно, не было причины запутывать достаточно ясное дело. Ткнул волосатым пальцем: – Сертип Туров был русский? И ты тоже русский!
Пронзил уличенного кафира всевидящим взором. После этого он склонил голову к плечу, готовый выслушать чистосердечное признание убийцы, практически пойманного с поличным.
– Извините, огаи-аджан, мы оба русские, потому что мы друзья. Были друзьями.
– А как вы это докажете? – скептически усмехнулся следователь, прекрасно знающий, что преступники всегда поначалу запираются.
– Мои слуги подтвердят, что мы только что вместе ужинали в моем доме. И зачем бы я стал убивать полковника? И как? Он застрелен, а у меня даже ружья нет и никогда не было!
– Хм! – Комиссар оглядел хитрого русского, потом вернулся к телу и некоторое время строго разглядывал его, видимо ожидая разъяснений от самой жертвы.
Доводы задержанного, отсутствие у него оружия, а главное, упоминание его должности все же дали расследованию новый ход. Один из жандармов был послан в ближайшие дома – опросить жителей. Другой страж закона принялся исследовать улицу при колеблющемся свете переносного фонаря. Третий продолжал сторожить Воронина, по-прежнему основного и единственного подозреваемого. Огаи-аджан тем временем напряженно надувал щеки и выпускал струю воздуха в густые усы. Некоторое время Воронин следил за работой детективной мысли, но скоро догадался, что, если сам не поможет следствию, вряд ли следствие поможет ему. Он указал под ноги комиссару:
– Огаи-аджан, вот стреляная гильза. Это от второго выстрела, сделанного в голову в упор. – Голос его дрогнул, но он овладел собой и продолжил: – Первый выстрел я слышал за пару минут до этого. Наверное, где-то на улице валяется вторая гильза.
По едва заметному кивку комиссара один из полицейских потрусил искать гильзу. Тем временем другой выловил из арыка какой-то предмет, оказавшийся серебряным газырем с казачьей черкески. Тут уж огаи-аджан проявил личное рвение и сообразительность: снял кокарду, отряхнул ее, бережно передал подчиненному, расправил усы, аккуратно поддернул свои красивые штаны с лампасами и присел над трупом. При свете трех фонарей вдумчиво изучил тело.
Туров лежал навзничь, правая рука была судорожно сжата вокруг эфеса шашки. Один выстрел, по-видимому, первый, ранил полковника в спину, второй был сделан в лицо. На фронте Воронину приходилось видеть такие ранения. Выстрел полностью разнес голову полковника. Но все шестнадцать газырей – узких пенальчиков для пороха, по восемь с каждой стороны груди – хоть и были залиты кровью, но оказались на своих местах, в кармашках на черкеске убитого. Вдобавок найденный в арыке газырь отличался от них и размером, и чеканкой. Зато с левой стороны груди сукно полковничьей черкески было порвано. Оттуда с мясом вырвали петлицу, в которой еще за ужином поблескивал орден святого Георгия. Александр попробовал подтолкнуть тяжеловесную мысль комиссара в правильном направлении:
– По всей видимости, полковник успел сорвать этот газырь с груди убийцы.
Комиссар крякнул, повертел в руке серебряный цилиндр:
– В таком случае эта штука принадлежит убийце, – произнес он веско и тут же взглянул на Воронина. Тот в ответ постарался выразить восхищение проницательностью комиссара.
– Вы совершенно верно это заметили. – Воронин указал на рваную дыру в полковничьем мундире: – В придачу убийца зачем-то сорвал с полковника орден святого Георгия.
– Откуда вы знаете, что там было? И почему вы решили, что это сделал убийца?
Видимо, из главного подозреваемого сметливый русский успел превратиться в помощника в расследовании. Александр поспешил укрепить свое положение:
– Уважаемый огаи-аджан, полковник Туров вышел от меня с орденом на груди, на этом самом месте. А спустя десять минут я обнаружил бездыханное тело и уже не отходил от него. Орден мог сорвать только убийца в момент убийства.
Комиссар встал, пригладил набриолиненные волосы, снова сложил руки за спиной и принялся качаться с носков на пятки, пока не нащупал верный путь для дальнейшего расследования:
– Орден был золотой, с драгоценными камнями?
– Нет. Он был золотого цвета, но из простой латуни. То, что его сорвали и унесли, очень странно. Убийца наверняка торопился, а все-таки задержался сорвать вещицу, которая не представляла для него никакой ценности.
– Значит, вы не знаете, зачем он это сделал? – Комиссар уличил его с видимым удовлетворением.
– Не знаю, уважаемый комиссар, – честно признался Воронин. При свете фонаря он заметил засохшую кровь на лезвии шашки. От волнения он разбавил свой плохой фарси хорошим французским: – Regardez, Monsieur le Commissaire! До второго выстрела полковник успел ранить своего убийцу. Казацкая шашка в умелых руках рубит прямо из ножен, запросто может жертву пополам развалить. Убийца должен быть серьезно ранен.
– Это еще надо проверить! – Комиссар потряс ладонями, явно захваченный врасплох скоропалительностью чужих заключений. – Возможно, это его собственная кровь.
– Конечно. – Воронин скрипнул зубами, но сдержался. – Конечно, убийца мог ранить полковника его собственной шашкой, а потом вложить эту шашку ему в руку. Чтобы это проверить, достаточно посмотреть, есть ли на теле убитого сабельная рана.
Усы и брови комиссара, которого подчиненные именовали огаи-Низами, попеременно отражали то понимание и легкое презрение, то замешательство и подозрение – в зависимости от того, говорил ли Воронин на понятном, но плохом фарси или на малодоступном комиссару, но беглом французском.
Воронин оглянулся:
– Глядите, вот следы!
Цепочка темных капель вела к арыку и там обрывалась.
– Дальше раненый пошел по воде канала, – предположил Воронин. Комиссар уже не спорил.
Они вернулись в переулок, но никаких других следов на месте убийства не обнаружили. К этому времени Воронин, Мустафа и полицейские с бричкой общими усилиями основательно истоптали землю вокруг тела. Зато вернулся полицейский, посланный собирать свидетельства соседей, и, почтительно дотянувшись до уха начальства, сделал некое донесение. Услышанное вновь пробудило в комиссаре бдительность, и он уставился на Воронина с подозрением:
